— Тебе опять снились кошмары, — догадался Радосвет.
И тут Таисью словно прорвало. Всё, что она долгое время держала в себе, выплеснулось:
— Я так боюсь за тебя, родной мой! Всё время жду дурных вестей, уже не понимаю, где сон, а где явь. Страшно, что однажды ты перестанешь приходить, а я даже не узнаю, что с тобой случилось. Когда от тебя долго нет вестей, я начинаю гадать: а вдруг мой любимый уже пал в бою? А вдруг его взяли в плен? Думаю об этом днём, а ночами такие сны снятся — врагу не пожелаешь. То не успеваю тебя спасти. То иду по полю брани, ищу тебя среди мёртвых тел. И нахожу… Может, это твоя злая сестра опять над нами потешается?
Радосвет с сомнением покачал головой.
— Нет, Ясинка обычно не возвращается туда, откуда её однажды прогнали. Но я понимаю, о чём ты говоришь. Когда я был отроком, меня она тоже донимала — пугала ночными шорохами, шумом ветра, грозой и страшными тенями за окном. Сколько раз я просыпался в холодном поту, прятался в одеяло, чтобы даже пятка наружу не высунулась, — не счесть. И даже пожаловаться никому не мог: ведь царевич должен быть смелым, чтобы другим пример подавать. Потом Ясинка ушла из дворца, а кошмары остались. Потому что, когда страхи крепко поселились в душе, их больше не нужно насылать. Они уже знают дорожку и приходят сами.
За окном сверкнуло и почти одновременно бахнуло так, что задрожали стёкла. Таисья невольно вскрикнула. Радосвет привлёк её к себе и обнял.
— Тише-тише, родная. Это просто буря.
— Ты такой смелый, — всхлипнула Таисья. — Как тебе удалось избавиться от наваждений?
— Я от них не избавился.
— Хочешь сказать, ты до сих пор боишься?
— Конечно, все чего-то боятся. Даже самые смелые. И это вовсе не стыдно. — Радосвет гладил её по спине и говорил тихим ласковым голосом, успокаивая: — Прежде я думал, что вырасту, и кошмары сами собой исчезнут. Но потом понял, что они растут вместе со мной… Тот, кто говорит, что ничего не боится, либо лжёт себе и другим, либо глуп. Но это не значит, что со страхом нельзя бороться.
— Эх, хотела бы я стать посмелее, — Таисья закусила губу.
— Я тебя научу. Когда страшно — пой. В полный голос или тихонечко — не важно. Ночные кошмары боятся песен.
— Колдовских или самых обычных?
— Любая песня сама по себе заклинание, посильнее многих. Думаешь, почему во все времена поэтов и сказителей так уважали?
Надежда вспыхнула ярким огоньком, но тут же погасла.
— Но я и петь-то не умею… — Таисья опустила голову.
В комнате как будто бы стало темнее. Особенно в дальнем углу.
— А ты нешто немая? — усмехнулся Радосвет.
— Ну что ты глупые вопросы задаёшь? Нет, конечно!
— Коли голос есть — значит, сможешь. Пой так, будто никто не слышит, главное — искренне, от всей души. Вот увидишь: тьма отступит, и на сердце станет светлее.
Такое простое объяснение не приходило Таисье в голову. Ей-то всегда говорили: «Не умеешь — не берись». Или: «Не можешь сделать хорошо — лучше не делай вовсе». И повторяли это так часто, что она поверила.
— Знаешь, порой для того, чтобы запеть, тоже надо набраться немалой смелости, — вздохнула она. — Но я справлюсь, обещаю. А пока… может быть, ты мне что-нибудь споёшь? Что ты пел, когда разгонял свои страхи?
— Ладно… есть одна песня. Её принесли сказители из дальних земель. Моя любимая. Слушай.
Радосвет прикрыл глаза и тихонько завёл мелодию. Голос у него был не сильный, но приятный. А для Таисьи так и вообще самый лучший на свете. Потому что никто не споёт лучше любимого.