Итак, первый кандидат на наше пристрастное дознание — Геккерн Луи-Борхард де Бовервард (1791–1884). Барон, голландский дипломат, с 1832 года поверенный в делах, с 1826 — посланник при императорском дворе в Петербурге. Тот самый «старик-Гекерн», «Геккерн-отец», что усыновил Жоржа Дантеса, сделав его Жоржем Геккерном. Всю свою жизнь посвятил заботам о приемном сыне, обеспечил материальным благополучием и завещал ему после смерти все свое состояние. < Мальцев С. А., 2003 >
Казалось бы, такая самоотверженная любовь к приемному сыну не согласуется с отзывами о нем современников — «злой, эгоист», известный всем своим злым языком, многих перессоривший, не брезговавший никакими средствами для достижения личных целей.[31] Вяземский вообще пишет о нем как о законченном распутнике, окружившем себя молодыми людьми «наглого разврата и охотниками до любовных сплетен и всяческих интриг по этой части».[32]
Впрочем, есть отзывы и восторженные, только их очень мало. Биограф Луи Метман[33] изображает положительный образ голландского посланника, больше уделяя внимания его профессиональной деятельности: Геккерн — активный сотрудник на государственном поприще принца Меттерниха и графа Нессельроде, этих, по его мнению, двух вдохновителей европейской политики девятнадцатого века.
Такое сотрудничество может дать представление о политических взглядах барона. Принц Меттерних был главой австрийского правительства с 1809 по 1848 год и остался в памяти потомков как правитель, методично превращавший страну в репрессивное полицейское государство, в своей внешней политике одной из главных своих целей ставил ослабление позиций России в Европе.
О тесной связи барона с другим известным политическим и государственным деятелем, вице-канцлером России графом Нессельроде, говорят и воспоминания Дарьи Федоровны Фикельмон, близкой знакомой Пушкиных: «…здесь его считают шпионом г-на Нессельроде».[34]
Так мы переходим к еще одному подозреваемому. Даже не к одному, а к двум, поскольку высказывание царя Николая Первого о том, что известен «автор анонимных писем, которые были причиной смерти Пушкина»,[35] относилось к жене вице-канцлера графине Нессельроде.
С бароном Геккерном мы еще встретимся, теперь же заглянем в записки современников об этой высокопоставленной чете.
Подробные воспоминания о них нам оставил князь Петр Владимирович Долгоруков.[36]
Граф Нессельроде, по описанию Долгорукова, был человеком самых консервативных взглядов, сложившихся под влиянием безоговорочного авторитета принца Меттерниха. Хитрый, тонкий и ловкий ум сочетались в нем с природной ленью и больше склоняли не к делам государственным, а к трем предметам главного интереса — вкусному столу, цветам и деньгам. Немец по происхождению, он не любил русских и считал их ни на что не способными. Жена же его — «взяточница, сплетница, настоящая баба яга» — отличалась необыкновенной энергией и нахальством, благодаря которым держала весь придворный люд в страхе.
Страх этот был покрепче, чем благоговение перед Бенкендорфом, и устремлял за графиней целые толпы последователей и поклонников, для которых близость к ней давала пропуск в ее самый респектабельный салон столицы, выше которого по положению был только двор императора. Один из поклонников Марии Дмитриевны Нессельроде, барон М.А. Корф, как и ненавидевший ее князь Долгоруков, рисует в воспоминаниях те же ее черты — уничижительная гордость, холодное, презрительное высокомерие, наклонность первенствовать и властвовать, — и добавляет: «Сколько вражда ее была ужасна и опасна, столько и дружба — … неизменна, заботлива, охранительна, иногда даже до ослепления и пристрастия».
Именно такую дружбу и заботу простерла графиня над своим любимцем князем Иваном Сергеевичем Гагариным. Он — еще один непосредственный участник истории с дипломом. На его бумаге, согласно его же признанию, было написано анонимное письмо. Гагарин назвал и того, чьей рукой оно было написано — Петра Владимировича Долгорукова.[38] Долгое время так и думали, пока последняя почерковедческая экспертиза 1974 года не установила, что он тут ни при чем.
Наша же экспертиза может зафиксировать первый факт лжесвидетельства. Некие причины заставили солгать князя Гагарина.
Теперь у нас собран полный круг создателей диплома, за исключением разве что писаря. Геккерны, почтенный Луи и молодой Жорж, были теми, кто вызвали к жизни саму идею, инициативу письма. Графиня Нессельроде — главный автор текста. Князь Гагарин — тот, кто подает писарю бумагу из своих запасов и стоит ближе всех к материальному воплощению замысла.
Куда нас выведут его происхождение, интересы, устремления и связи?
Дядя Гагарина Григорий Иванович Гагарин — посол России при короле Баварии. Жена дяди Екатерина Петровна Соймонова известна своей решимостью положить жизнь на служение Ватикану, а сестра ее, стало быть, вторая тетка Ивана Гагарина, Софья Петровна Свечина пошла по католической служебной лестнице еще дальше, поступив на работу в воинствующий Орден Иезуитов, и сумела занять в нем один из высших чинов. Свечина взяла под свое духовное покровительство молодого князя, поставив себе цель сделать из племянника преданного иезуита. И поэтому его молодые годы проходят как испытательный срок и курс обучения для того, чтобы стать достойным последователем Игнатия Лойолы, основателя ордена. Лишь в 1843 году Гагарин официально принят в его члены. В своих литературных трудах он рассуждает о России, о своем прошлом и будущем поприще: «…Ты прожила много веков, но у тебя впереди более длинный путь, и твои верные сыны должны расчистить тебе дорогу, устраняя препятствия, которые могли бы замедлить твой путь…»[39]
Можно догадаться, кто был одним из таких препятствий, но сейчас об этом говорить еще рано. Пусть говорят сами факты.
В 1836 году князь Гагарин появляется в Петерберге именно в качестве связного между Свечиной и графиней Нессельроде. В Париже, откуда он приехал, у Софьи Петровны роскошный великосветский салон с особым католическим «уклоном». Там она оказалась в числе других иезуитов, изгнанных из России, и родной орден предоставил своей верной дочери все условия для процветания. < Мальцев С. А., 2003 >
Настолько многие связи были в руках у Свечиной, что молодые русские дворяне, впервые попадавшие в Париж, входили в светскую жизнь столицы Франции под ее непосредственным руководством. Так, например, Тургенев Александр Иванович в середине декабря 1836 года, давая напутствие Андрею Карамзину в его первом путешествии в мир парижских салонов, пишет среди прочего: «… прежде всего побывай у Свечиной».
И это пишет православный директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий, секретарь Библейского общества, камергер русского двора. Еще в 1817 году Пушкин обозначил это странное противоречие в посвященном Тургеневу стихотворении:
«Слишком счастливый гонитель» посылает своего хорошего знакомого к тому, кого когда-то преследовал.
Такова сила простых человеческих симпатий, которые со временем перекраивают любые политические карты. Эти простые симпатии, приобретенные за зваными обедами и мимолетными разговорами, двигают людьми — историческими фигурами на шахматной доске истории. А потом государственным деятелям приходится, изощряясь в «искусстве возможного», решать проблемы появившихся ниоткуда общественных и политических движений, распутывать интриги тайных правительственных кругов, а историкам — развязывать клубки светских и родственных связей.
31
Так отзывался о Геккерне Н.М. Смирнов, знакомый Пушкина.
(Ободовская И., Дементьев М., «После смерти Пушкина», М.,1980, с. 256)
35
Щеголев в книге «Дуэль и смерть Пушкина» (с. 392) цитирует А.М. Голицына:
«Государь Александр Николаевич у себя в Зимнем дворце за столом, в ограниченном кругу лиц, громко сказал: «Ну, так вот теперь знают автора анонимных писем, которые были причиной смерти Пушкина; это Нессельроде».
38
В книге Аммосова «Последние дни жизни и кончина А.С. Пушкина» говорится:
«…будучи уже за границей, Гагарин признался, что записки [пасквиль] были писаны действительно на его бумаге, но только не им, а князем Петром Владимировичем Долгоруковым».
(П.Е. Щеголев, «Дуэль и смерть Пушкина» М., 1987, с. 399)
39
Л. Вишневский, «Еще раз о виновниках пушкинской трагедии», статья в журнале «Октябрь» № 3, 1973.