В особняке Родерихов положение было еще более тревожным. Прошло уже два дня, а к несчастной Мире все еще не вернулся рассудок. Ее губы произносили только бессвязные слова, ее блуждающий взгляд ни на ком не останавливался. Она нас не слышала, она не узнавала ни мать, ни Марка, сидевшего у ее изголовья в девичьей комнате, прежде такой веселой, а ныне столь печальной. Было ли это беспамятство преходящим, припадком, который отступит благодаря заботам окружающих?.. Или это — неизлечимое безумие?.. Никто не мог дать ответа…
Мира была крайне слаба, словно у нее сломались все пружины жизнедеятельности. Она лежала на кровати почти без движения. Иногда она слегка приподнимала руку, которая тут же падала. Казалось, она пытается отстранить пелену, окутывающую ее сознание. Или, может быть, она в последний раз старалась сделать волевое усилие… Марк склонялся над ней, что-то говорил, пытался прочитать ответ на ее губах, в ее глазах… но безуспешно!..
Что касается госпожи Родерих, то у нее чувства матери возобладали над женской слабостью. Она проявляла необыкновенную силу духа, позволяя себе лишь несколько часов отдыха, и то потому только, что ее к этому принуждал супруг. Но сон бедной женщины был полон кошмаров и прерывался при малейшем шуме!.. Ей казалось, что кто-то ходит у нее в комнате, она говорила себе, что это он, Вильгельм Шториц, что он проник в особняк… и что он бродит вокруг ее дочери!.. Она вставала и немного успокаивалась, только убедившись, что доктор или Марк бодрствуют у изголовья Миры… Если так будет продолжаться неделями, месяцами, выдержит ли она?..
Ежедневно несколько коллег доктора Родериха приходили для консультаций. Один из них, знаменитый психиатр, был вызван из Будапешта. Долго и тщательно осматривал он больную, ни не смог дать заключения относительно этой умственной инертности. У Миры отсутствовали реакции, не было приступов. Нет!.. Безразличие ко всему окружающему, полное отсутствие сознания, спокойствие мертвой, перед которым искусство врачевания было бессильно.
Мой брат занимал теперь одну из комнат флигеля, но, может быть, правильнее было бы сказать, что он жил в комнате самой Миры, от которой не хотел отходить. Я покидал особняк только для того, чтобы побывать в ратуше. Господин Штепарк держал меня в курсе всего, что говорилось в Рагзе. Благодаря ему я знал, что население города пребывает в сильнейшем страхе. Уже не только Вильгельм Шториц, но и целая банда невидимок, созданная им, орудует на улицах, оставшихся без защиты от их дьявольских ухищрений!.. Ах! Если бы хоть один из них был схвачен, его бы растерзали!
После случившегося в соборе я стал реже встречаться с капитаном Хараланом. Виделись мы только в особняке Родерихов. Преследуемый навязчивой мыслью, он постоянно бродил по городу и уже не просил меня его сопровождать. Был ли у него какой-нибудь план, и он боялся, что я буду его отговаривать?.. Рассчитывал ли он на какое-то невероятное стечение обстоятельств, чтобы встретить Вильгельма Шторица?.. Ждал ли он, что этот злодей объявится в Шпремберге или где-то еще? Я не стал бы удерживать брата Миры в его отчаянных попытках разыскать негодяя. Нет! Я поехал бы с капитаном… Я помог бы ему настичь этого дикого зверя!
Но могла ли представиться такая возможность?.. Нет, конечно. Ни в Рагзе, ни в другом месте!
Вечером 18 числа у меня с братом состоялся длинный разговор. Он казался более чем когда-либо удрученным, и я опасался, что он серьезно заболеет. Ему следовало бы уехать подальше из этого города, обратно во Францию; но согласится ли он оставить Миру?.. Разве, в конце концов, семья Родерих не могла на некоторое время уехать из Рагза?.. Разве не стоило рассмотреть этот вопрос?.. Я думал об этом и собирался поговорить с доктором.
Заканчивая в тот день наш разговор, я сказал Марку:
— Мой бедный брат! Я вижу, ты готов потерять всякую надежду, но так нельзя… Жизнь Миры вне опасности… На этом сходятся все врачи… Если она и утратила рассудок, то лишь на время, будь уверен… Сознание вернется к ней… Она придет в себя, вернется к тебе… ко всем своим близким…
— Ты хочешь, чтобы я не отчаивался, — ответил мне Марк голосом, прерываемым рыданиями. — Мира… моя бедная Мира… она вновь обретет рассудок!.. Да услышит тебя Господь Бог!.. Но разве она не будет всегда во власти этого чудовища?.. Ты считаешь, что ненависть его удовлетворится содеянным? А что, если он захочет Мстить и дальше, если он захочет?.. Послушай, Анри… пойми меня… я не знаю, как сказать тебе!.. Он все может… все!..
— Нет-нет! — воскликнул я (и признаюсь, что я сам так не думал). — Нет, Марк, ведь как-то можно было оградить, обезопасить себя от его угроз…