В восемь часов закрытое ландо уже ждало доктора и госпожу Родерих, Марка и Миру, находившуюся по-прежнему в бессознательном состоянии… Мы с капитаном Хараланом должны были поехать на вокзал в другом экипаже и другой дорогой, чтобы не привлекать излишнего внимания.
Когда доктор и мой брат вошли в комнату Миры, чтобы перенести ее в ландо, Миры там не было, она исчезла…
XVI
Мира исчезла!..
Когда этот крик раздался в особняке, никто сначала не понял, чтó сие означает. Исчезла?.. Бессмыслица!.. Неправдоподобно!..
Полчаса назад госпожа Родерих и Марк еще находились в комнате, где Мира, ровно дыша, лежала на кровати, спокойная, уже одетая в дорожный костюм. Казалось, она спит. Незадолго до этого девушка немного поела, ее кормил Марк…
После ужина доктор и мой брат вновь поднялись к ней, чтобы перенести в ландо… Но на кровати ее уже не было… Комната оказалась пуста…
— Мира! — бросился к окну Марк.
Но окно было закрыто, дверь тоже.
Тут прибежала госпожа Родерих, за ней — капитан Харалан.
— Мира… Мира?! — разносилось по всему особняку.
Понятно, что Мира не ответила, да от нее и не ждали ответа. Но как объяснить, что Миры больше не было в девичьей?.. Возможно ли, что она встала с постели… прошла через комнату матери, спустилась по лестнице, и никто при этом ее не заметил?..
Когда раздались крики, я укладывал в ландо небольшие дорожные вещи. Я сразу поднялся на второй этаж.
Мой брат шагал из угла в угол как сумасшедший, повторяя с трагическим надломом:
— Мира… Мира!
— Мира?.. — спросил я его. — Что ты говоришь… что ты хочешь сказать, Марк?..
Доктор с трудом проговорил:
— Моя дочь… исчезла!
Госпожу Родерих, потерявшую сознание, пришлось положить на кровать.
Капитан Харалан с искаженным лицом, блуждающими глазами подошел ко мне и произнес:
— Это он… это все он!
Между тем я попытался обдумать случившееся: я находился около двери галереи, перед которой стояло ландо; как же Мира, не будучи замеченной мной, могла пройти через эту дверь и добраться до двери сада? Вильгельм Шториц — невидимка, — пусть так!.. Но она… она?..
Я снова спустился на галерею и вызвал слуг. Мы заперли дверь сада, выходившую на бульвар Телеки, и я взял себе ключ. Затем я обследовал весь дом до последнего угла, чердак, подвалы, пристройки, всю башню снизу доверху. Затем настала очередь сада…
— Нигде никого не было! Никого!
Я вернулся к Марку. Мой бедный брат горько плакал! Он не мог сдержать рыданий.
Надо было срочно сообщить о случившемся начальнику полиции, чтобы он немедленно начал поиски Миры.
— Я иду в ратушу… Пойдемте со мной! — предложил я капитану Харалану.
Мы спустились на первый этаж. Ландо стояло у подъезда, и мы сели в него. Когда большие ворота открылись, упряжка помчалась галопом и через несколько минут остановилась на площади Листа.
Господин Штепарк находился еще в кабинете, и я рассказал ему о случившемся.
Даже этот человек, привыкший ничему не удивляться, потерял хладнокровие.
— Мадемуазель Родерих исчезла! — вскричал он.
— Да… — ответил я. — Это кажется невероятным, но это так! Ее похитил Вильгельм Шториц!.. Он проник в особняк и вышел оттуда, так как был невидим. Но… она… она не была невидимой!..
— А почему вы так думаете? — спросил господин Штепарк.
Эти слова, вырвавшиеся у господина Штепарка (словно к нему пришло озарение), были, по-видимому, единственно логичным, единственно правильным объяснением… Разве Вильгельм Шториц не обладал способностью делать людей такими же невидимыми, как он сам?.. Разве мы не убедились, что его слуга Герман тоже невидим?
— Господа, — произнес начальник полиции, — не хотите ли вернуться в особняк вместе со мной?..
— Мы готовы, — ответил я.
— Я в вашем распоряжении, господа… Только отдам несколько приказаний.
Начальник полиции вызвал капрала и приказал ему отправиться с группой полицейских в особняк Родерихов. Он должен был дежурить там всю ночь. Затем мы все трое сели в ландо и поехали к доктору.
В особняке и вокруг него вновь был произведен самый тщательный обыск. Он ничего не дал и не мог ничего дать!.. Но как только господин Штепарк вошел в комнату Миры, он поделился с нами следующим наблюдением.
— Господин Видаль, — сказал он мне, — разве вы не чувствуете особого запаха, с которым мы уже где-то сталкивались?..
Действительно, в воздухе стоял едва уловимый запах. Я вспомнил, что уже вдыхал его однажды, и воскликнул:
— Это запах жидкости в склянке, которая разбилась, господин Штепарк, в тот момент, когда в лаборатории вы собирались взять ее.