Я вышел из-под навеса.
– Прости, что задержалась, но я была в клубе дебатов, – сказала она извиняющимся голосом.
– Все в порядке. Это твой отец там?
Она со злостью замахала машине, чтобы та убралась. Оттуда вылез мистер Патавасти и помахал в ответ.
– Привет, Алекс! – крикнул он.
– Здрасте, мистер Патавасти.
Он стоял и улыбался, глядя на нас.
– Па-па! – проговорила Виктория в негодовании.
Он сел в машину, развернулся и скрылся в тумане.
– Так. – Она достала губную помаду и провела ею по губам.
– Так…
– Столбняк одолел, так я понимаю? – спросила она, поправляя помаду кончиками длинных пальцев.
– Ага. Кто победил в прениях?
– Мы. Это насчет Евросоюза. Католическая школа на Фолс-роуд, и мы там были в нашей красно-бело-синей форме.
– Мощно.
Она кивнула. Я глянул на нее: ее волосы были мокрыми, она выглядела уставшей.
– Ну, какие предложения?
– Не знаю, – ответила она, вытирая капли дождя, попавшие в ее зеленые глаза.
– Пройдемся и немного поболтаем? – предложил я.
– Давай. – Ее лицо просветлело.
Мне хотелось спросить ее, чем они занимались на свиданках с Питером, но приплетать его сюда было бы глупо. Она гуляла с ним около года, а он променял ее на девицу из пятого класса. Джон сказал, что это подходящий момент для атаки: «Значит, так: она старше тебя, с опытом, но сейчас ей не по себе, она хочет показать всему свету, что всё зашибись. Она клюнет».
И чуть погодя действительно так и произошло.
«Но, Алекс, помни: она в депре, может, ей просто нужен кто-то, кто поможет пережить это все, пока она не придет в себя», – предостерег при этом Джон. Паршивец как в воду глядел. У Питера была машина, так что они, скорей всего, раскатывали на ней – Белфаст, Антрим. Может, и по клубам шатались. Мне же было маловато лет, чтобы ходить по клубам. Только шестнадцать. Что она при этом чувствовала? Слоняться с каким-то тощим кретином взад-вперед по Каррикфергусу, да еще под дождем. Это вызов, морока, просто стыдоба.
– О чем думаешь? – поинтересовалась она.
– М-м… о поэзии.
– О поэзии?
– Ну.
– Ты вроде не из таких.
– Не из каких?
– Не знаю, но это не похоже на тебя.
Опять права. Никуда меня не запишешь. В регби я не играл, так что в одной компании с нормальными парнями не состоял. Не был ни в «Дрегонз», ни в «Дандженс», стало быть, с ботанами не общался. Клея не нюхал, плохие компании тоже мимо кассы. От активистов, которые делали школьную стенгазету, был далек. Ото всех я был далек.
– Йитс[6], мне нравится Йитс.
– Сказочный костюм не жмет?
– Э-э, да нет…
Опять тишина.
Ах да, это же она в то время, и я в то время. Я – на пятнадцать фунтов тяжелее, без бороды, волосы чистые и ухоженные. Она – индианка, экзотическая красотка. Я – отпрыск хиппи, вундеркинд с проблемами в смысле дисциплины. Она – староста. При этом мы оба – белые вороны. Мы были созданы друг для друга.
– Йитс много писал о кельтской мифологии. – Мне хотелось показать, что я читал не только сказки.
– Правда?
– Да. Например, ты знаешь, почему кельтский крест – с кругом?
– Нет.
– Это символ Луга, бога солнца. По этой же причине католики Шаббат переделали в воскресенье.
– Ты что, все про это знаешь?
– Не то чтобы все… – признался я и поймал ее легкую улыбку.
– Я много знаю из индийской мифологии.
– Расскажи что-нибудь, – попросил я, улыбнувшись в ответ.
– Она довольно странная. Как-нибудь в другой раз, – жеманно ответила она.
– А он будет?
– Может быть.
Мы зашли в кафе у бассейна и стали смотреть, как пловцы движутся туда и обратно. Мы говорили о школе, о книгах. Все еще лил дождь. Потом я проводил ее до дома. Она вымокла до нитки. Мы стояли за оградой внушительного особняка ее отца. Причуды тридцатых: белая штукатурка, окна в романском стиле, горгульи, три этажа, маленькая готическая башенка на крыше. Я слышал об этом месте, но никогда не бывал здесь прежде.
6
Йитс Уильям Батлер (иное принятое написание – Йейтс; 1865–1939) – ирландский англоязычный поэт, драматург, исследователь кельтского фольклора. В основе его произведений – мотивы ирландского эпоса и народных сказок. Лауреат Нобелевской премии (1923).