Вот, например, я вроде бы разговариваю сейчас по телефону. Когда я закончу свое общение с вами, могу просто сунуть диктофон, выдаваемый за телефон, в карман, не делая того, что обычно делают при завершении телефонного разговора, то есть не говоря «До свидания!» и не нажимая на кнопку — или же, если разговор был прерван внезапно, не крича в телефон и не качая головой с растерянным или недовольным видом. Другими словами, я мог бы пренебречь мерами предосторожности и всего лишь запихнуть диктофон в свой карман.
Но что, если кто-нибудь по какой-либо причине сейчас наблюдает за мной? И что, если кто-нибудь с жетоном, прикрепленным к пиджаку, станет позднее просматривать видеозаписи, сделанные камерами видеонаблюдения данного заведения, пытаясь заметить что-нибудь подозрительное? Конечно же, это маловероятно, но что, если это все-таки произойдет? Ведь тогда они увидят, как я шел по бару, вроде бы разговаривая по телефону, а затем вдруг внезапно засунул телефон в свой карман. Они поймут, что я хочу кого-то обмануть. Тем самым я привлеку к себе их внимание. А привлекать к себе внимание людей — это совсем не то, что вам надлежит делать. Это — а теперь слушайте очень внимательно! — самое ужасное, что вы можете сделать.
Поэтому, когда бы я ни доставал этот диктофон, чтобы поговорить с вами в таком месте, где меня может кто-нибудь увидеть, я обязательно произношу слова и фразы типа «Алло! Привет, как дела?» Когда я заканчиваю свое общение с вами, я говорю что-то вроде «Поговорим позже», «Скоро увидимся» и тому подобное, а затем нажимаю на какую-нибудь кнопку, как будто завершив разговор. Если вы это понимаете, то такие мои фразы при общении с вами вас не смутят.
Подобное поведение имеет огромное значение, так как я полагаю, что есть вероятность — пусть даже всего лишь небольшая вероятность, — что полицейские станут просматривать видеозаписи, сделанные камерами видеонаблюдения этого бара сегодня вечером, когда они узнают, что этот бар был последним местом, где Кёртиса Валентайна видели живым. Вон он там, в углу, — парень со стянутыми на затылке в хвост волосами, слегка располневший в талии, в черной рубашке и голубых джинсах. Он наклонил голову к бокалу с пенным пивом и неуклюже покачивается из стороны в сторону. Он занимается тем, что выполняет дома заказы на создание и оптимизацию веб-сайтов. Его фирма, состоящая из одного человека — его самого, называется «Пикче перфект дизайнс». Я узнал об этом из «Фейсбука». Кёртис кажется мне вполне приличным парнем. Я выяснил это, разговаривая с ним вчера по телефону. А еще во время этого телефонного разговора я назначил ему встречу в местном пивном баре.
Ну вот, он меня уже заметил. Мы с ним никогда не виделись, но он, похоже, догадался, что встречу здесь ему назначил именно я. А догадался он по моему поведению: я рыскаю взглядом по сторонам, кого-то выискивая.
Кёртис? Привет! Как дела? Рад встретиться с вами лично. Ой, секундочку, позвольте мне закончить телефонный разговор!
Ну ладно, класс, мне уже пора. Скоро пообщаемся снова. Пока!
Извините, Кёртис. Это замечательно, что я наконец-таки встретился с вами лично…
16
Букс приезжает ко мне домой (вообще-то этот дом принадлежит не мне, а моей матери). Мы с ним роемся в интернете, пытаясь раздобыть побольше интересующих нас сведений, а затем он остается на ночь.
Это первая ночь, которую мы с ним провели под одной крышей с того момента, как я разорвала нашу помолвку. Да, это весьма странно. Чувствую себя Алисой в Стране чудес. Однако ехать отсюда домой ему очень далеко, а потому имеет смысл остаться.
Но это все равно странно.
Мы находимся в кухне. Я сижу за столом перед своим лэптопом, проверяя почту и заходя на уже хорошо мне известные веб-сайты, а Букс тем временем готовит блюдо из пасты. Он умеет готовить лучше, чем я, хотя это еще ничего не значит. Когда-то мы все время готовили вместе: открывали бутылку вина и, время от времени целуясь и покусывая друг друга за шею, нарезали овощи и помешивали соусы. Хорошие воспоминания. С Буксом у меня связано много хороших воспоминаний. Если не считать Марту, он является единственным человеком в мире, к которому я сильно привязалась, — и именно поэтому, наверное, у нас с ним в конечном счете ничего не получилось.
— У тебя есть хлопья красного перца? — спрашивает Букс.
— Понятия не имею, — рассеянно отвечаю я, просматривая полученные электронные сообщения о недавних пожарах. При этом я удаляю явно не относящиеся к предмету нашего расследования происшествия и помечаю флажком те, которые вызвали у меня интерес и о которых я хотела бы потом почитать подробнее. — Поищи сам.
— Замечательный совет. А я думал, что если буду стоять здесь с закрытыми глазами и протянутой рукой, то он сам чудесным образом появится у меня на ладони. Так ты говоришь, что мне следует его поискать?
Тренькает мой смартфон, лежащий на столе. На том конце линии — моя мама Дориан. Я звонила ей сегодня и оставила сообщение.
— Привет, мама.
— Ты сообщила, что у тебя хорошие новости, — говорит она мне.
Судя по тому, как она произносит слова, она не совсем трезвая. Эта проблема появилась у нее после того, как пять лет назад умер мой папа. Она никогда не напивается так, что валится с ног, а просто любит «сгладить острые углы» при помощи джина «Танкерей» с тоником перед ужином. Такое ее пристрастие на какое-то время усугубилось после гибели Марты. Я всегда считала, что Марта — ее любимица. У них ведь было много общего: и внешнее сходство, и одинаковая манера вести себя, демонстрируя показную жизнерадостность. Когда я подрастала, мама частенько говорила мне фразы вроде «Я просто не понимаю тебя, Эмми», когда в действительности хотела сказать «Ну почему ты не такая, как я?» или «Почему ты не очень-то похожа на Марту?»
— Да. Меня снова взяли на оплачиваемую работу.
— Куда?
— Что значит «куда»? В ФБР, мама. Меня восстановили в должности.
— О-о, это замечательно! Они взяли тебя обратно еще до окончания оговоренного срока?
— Да. Я предоставила им собранные мною сведения относительно тех пожаров, и они согласились начать расследование. Я тоже буду принимать в нем участие.
Молчание. У мамы с самого начала было двойственное отношение к одержимости, какую во мне вызывали те пресловутые пожары. По ее мнению, я пытаюсь извлечь какую-то пользу из смерти Марты и считаю, что, если бы я смогла убедить всех в том, что это было преступление, и мне удалось бы раскрыть его, это придало бы данной трагедии хоть какой-то смысл: «В результате смерти Марты мы смогли поймать этого убийцу». Что-нибудь в таком роде. Я так и не смогла убедить ее в том, что Марту убили.
Я не выдерживаю и заявляю:
— Это тот случай, когда мать вообще-то должна сказать своей дочери: «Это замечательно, милая моя!»
— Если бы я думала, что это замечательно, Эмили Джин, я сказала бы, что это замечательно.
— Букс тоже будет участвовать в данном расследовании, — добавляю я, полагая, что это может повлиять на ее отношение к тому, что я ей сообщила. Букс ведь всегда ей нравился. Букс вообще всем нравится.
Я бросаю на него взгляд и вижу, что он помешивает пасту в виде коротких трубочек и что пар от них поднимается до самого его лица.
— Харрисон? Я думала, что он ушел из ФБР после того, как ты его бросила.
Ах вот как она объясняет увольнение Букса из ФБР!
— Он и в самом деле ушел из ФБР, мама, но совсем не потому, что я его бросила. Он ушел потому, что уже добился того, чего хотел добиться, и стал искать другое применение своим способностям.
— Я этому не верю, — говорит мама. — Он ушел потому, что ему было слишком тяжело находиться в одном здании с тобой.
— Вообще-то он тут, рядом, а потому давай спросим его самого, — предлагаю я, начиная злиться. — Букс, иди сюда и расскажи моей маме, почему ты ушел из ФБР.
Букс кладет на стол деревянную ложку, которой он пробовал соус для пасты, вытирает руки полотенцем и, обойдя вокруг стола, берет телефон.