И не забудь сменить лезвие на ампутационном ноже.
На всякий случай.
73
Мои веки так отяжелели, что я едва могу поднять взгляд на часы, висящие на стене. Они показывают четыре часа. Четыре часа утра. Ночь с субботы на воскресенье прошла без каких-либо происшествий.
Я беру со своего стола степлер и швыряю его в часы, но при этом сильно промахиваюсь. Степлер ударяется в стену, в результате чего на ней образуется вмятина и частички краски падают на пол. Четыре бессонные ночи подряд — со среды до субботы — и никакого результата, кроме мешков под глазами и затуманивающегося взора.
Букс, услышав шум, заходит в мою комнату, но делает это очень осторожно: видимо, опасается стать мишенью, в которую полетит какой-нибудь предмет из числа канцелярских принадлежностей.
— Он что, взял себе отпуск на неделю? — кричу я. — Он что, вдруг решил: «Ну ладно, на этой неделе — нет»? Он так не поступает. Он никогда так не поступает. Он как робот. Только одна неделя, когда мы еще можем его поймать, только один шанс, который имеется у нас до того, как газеты растрезвонят о нем и тем самым спугнут его, и он, черт бы его побрал, берет себе отпуск?
Букс прислоняется к двери.
— И я ничего не понимаю. Но нам придется смириться с такой ситуацией. У нас нет другого выбора…
— Ну а может, ты перестанешь быть таким спокойным? — злюсь я. — Мы могли бы подкараулить его на этой неделе, Букс. Он был почти у нас в руках. А теперь он вскоре узнает, что мы идем по его следам.
— А может, и не узнает, Эм. Нам ведь не известно, что будет в статье в «Чикаго трибюн». Давай просто постараемся получше справиться с тем, на что мы реально можем повлиять.
Я качаю головой, и при этом перед глазами все расплывается. Когда мои глаза снова начинают отчетливо видеть, я просматриваю статью в газете «Пеория Таймс», выходящей в городе, в котором жила Марта. В этой статье, опубликованной в прошлом месяце, рассказывается о том, как я пыталась настойчиво убедить полицейское управление Пеории в том, что Марта была убита, а не погибла в результате пожара, возникшего случайно. «Мы понимаем, что госпожа Докери сейчас очень расстроена, — цитируют в статье начальника полиции. — Однако мы не можем при распределении наших сил и средств учитывать прихоти горюющей сестры. Полицейские детективы, начальник пожарной охраны и судебно-медицинский эксперт все как один придерживаются того мнения, что Марта Докери умерла от удушья, вызванного вдыханием дыма в ходе пожара, возникшего случайно».
Букс переводит взгляд туда, куда смотрю я, и замечает эту статью, которую я приколола кнопкой к доске для записок, прикрепленной к стене возле моего компьютера.
— Смотри, как далеко мы продвинулись. Когда вышла эта статья? Седьмого августа этого года? Тебя в ней изображают скандальной и сумасбродной женщиной, верящей в Санта-Клауса. А теперь посмотри на себя, Эмми. Спустя шесть недель ты не только убедила руководство ФБР, что ты права, но и запустила механизм интенсивной облавы. И мы подбираемся к нашему субъекту все ближе и ближе. Ты только подумай, как близко мы сейчас от него, Эмми! До того, как он сделал этот бросок по дуге[50] и тем самым перехитрил нас, мы были готовы набросить сеть на целый футбольный стадион и поймать этого негодяя уже сегодня. У нас еще будет шанс. Обещаю тебе, он будет. Мы уже пробрались внутрь его головы. Мы уже разобрались со стилем его преступной деятельности, а потому нет ничего страшного в том, что он устроил себе на этой неделе выходные дни… Эй, посмотри на меня!
Неожиданно он оказывается рядом со мной. Я даже не заметила, как он приблизился. Возможно, потому что его вторжение в мое личное пространство никогда не бывало вторжением как таковым — это было и его пространство тоже. Тогда для меня все было проще. Мне было легче с ним, чем без него. Все воспринималось как само собой разумеющееся. И как правильное. Мы были своего рода частичками пазла, которые отдельно друг от друга не имеют никакого смысла, а рядом образуют гармоничное целое. Вот такой вроде бы должна быть жизнь у нормальных людей, да? Вы находите какую-то частичку, которая хорошо сочетается с вами, которая удачно дополняет вас, и затем подгоняете друг под друга все выступы и углубления. Обычно они не сразу состыковываются идеально, а требуют кое-какой подгонки. Но вам ведь и не нужно, чтобы было идеально. Вы все улаживаете и радуетесь тому, что многие выступы и углубления хорошо состыковались, а не ноете по поводу того, что некоторые маленькие уголки все же выпирают.
Я поднимаю взгляд и смотрю ему в глаза. Раньше я видела в его глазах страсть — и отвечала ему таким же взглядом, но я знаю, что сейчас я слишком измождена для того, чтобы ответить ему тем же. Букс знает это. Как я уже говорила, он знает меня лучше, чем я сама.
— Мы обязательно поймаем его, — произносит он. — И поймаем уже скоро.
74
Я не знаю, что делать. Я упал в пропасть, и эта пропасть оказалась глубже, чем я мог себе представить. Я не знал, что ответить, когда она сказала мне это. Просто сидел там, а затем…
Ой, наверное, я говорю совсем непонятно. Мы пошли прогуляться после обеда, а затем вернулись к ней домой. В ее доме есть старинный камин, в котором жгут дрова, и хотя было не очень холодно, она подумала, что будет романтично развести в нем огонь. Так мы и сделали.
Затем мы начали целоваться и обниматься. Это было очень нежно, тепло и мило. Я говорю не о сексе. Я говорю о чем-то более глубоком. Я говорю о близости. Мы просто поглаживали друг друга, смотрели друг другу в глаза, чувствовали дыхание друг друга на своем лице. Мы разделили эти минуты так, как я еще никогда не разделял ничего и ни с кем. Я мог бы продолжать делать это бесконечно долго.
Затем я сказал ей:
— Мэри, я к вам неравнодушен.
Эти слова как бы сами собой слетели с моих губ. Я не собирался их говорить. Это для меня нехарактерно — с каких это пор я вдруг стал рубить с плеча? Я тщательно обдумываю все, что делаю, — абсолютно все, и вам это известно, — но не при общении с ней… Да нет, я хотел сказать это. И после этих слов у меня стало легко на душе.
А она спросила:
— Вы это серьезно?
И я сказал, что, конечно же, серьезно. Ну конечно серьезно. И тогда она замолчала. Я почувствовал, что она немного отодвинулась от меня. А это совсем на нее не похоже. Она ведь, как вы помните, открытая книга. Но в этот конкретный момент она замкнулась в себе, отодвинулась. Я впервые заметил уязвимость в ее взгляде. Видимо, я увлек ее туда, где она чувствовала себя неуютно. Я не знал, что делать. Я подумал, что умудрился совершить какую-то грубую ошибку и что мне, наверное, следует извиниться. Но это показалось мне странным. Извиняться за то, что я сказал женщине, что я к ней неравнодушен? В моей голове зароились всевозможные мысли: «Это наглядно демонстрирует твою неопытность, Грэм», или же «Это как раз подтверждает то, что ты не годишься для отношений подобного рода». Но затем, вместо того чтобы продолжать сидеть как истукан или же снова стать таким, как обычно, я доверился своим чувствам и сказал что-то искреннее. По-моему, я сказал: «Мои слова вас чем-то расстроили?»
И тогда ее глаза наполнились слезами. Сначала я подумал, что она сейчас попытается отшутиться, но она сказала нечто совсем другое. Она произнесла это шепотом, и наши лица в этот момент находились на расстоянии лишь нескольких дюймов друг от друга. Она сказала: «Если это и в самом деле серьезно, то тогда я отдам себя вам. Отдам. Я готова это сделать. Но только если вы отдадите себя мне. Если вы не можете этого сделать — ну и ладно. Но я готова сделать это, если и вы готовы тоже».
«Я отдам себя вам». Вот так она сказала!
Я не знал… не знал, что ответить. Я просто поцеловал ее, и она, возможно, приняла это за мой ответ. А может, она давала мне время на принятие решения. Но мне не нужно время на то, чтобы принять решение. Мэри, я очень хочу отдать себя вам. Вы даже и представить себе не можете, как я хочу отдать себя вам. Я хочу отдать себя в ваши руки, распахнуть все закрытые двери внутри себя и открыться перед вами. Я хочу, чтобы вы были тем единственным в мире человеком, который знает обо мне все. Разве вы этого не видите? Это то, чего я хотел всегда. Это все, чего я когда-либо хотел.
50
Бросок по дуге — бросок в бейсболе, при котором мяч летит по дуге, смещаясь влево при подаче правой рукой или вправо при подаче левой рукой.