Мое сердце уже бьется как бешеное, ладони потеют и становятся липкими. Я не могу объяснить этого… Я просто каким-то образом чувствую…
Я оборачиваюсь и вижу, что в двадцати ярдах от меня стоит абсолютно неподвижно и таращится на меня какой-то мужчина.
84
Густая шевелюра. Большая борода. Кепка с эмблемой клуба «Детройт Лайонс» на голове. Очки в роговой оправе. Воротник куртки высоко поднят. Маскировка. И хотя я не могу толком рассмотреть его глаза, я знаю, что они уставились на меня.
От неожиданности я часто моргаю и все еще не верю. Наш субъект, открыто глазеющий на меня. Люди проходят между нами: болельщики идут кто в туалет, кто из туалета, — но каждый раз, когда он снова попадает в мое поле зрения, я вижу, что он все еще стоит неподвижно и все еще смотрит на меня.
Это он.
Какая-то женщина случайно задевает его. Его тело слегка отклоняется в сторону, но он ни на миг не отводит от меня взгляда.
Это он.
Он слегка наклоняет голову — как будто хочет, чтобы ему было лучше меня видно.
В течение следующих нескольких секунд я стою неподвижно и почти не дыша — словно парализованная. Но я хочу, чтобы он видел меня. «Вот я, — хочу я сказать ему. — Я нашла тебя».
В эти бесконечно долгие секунды я слышу, что Арета Франклин поет уже тихим голосом, шум толпы то нарастает, то убывает, а мы с этим типом неотрывно смотрим друг на друга.
Две секунды? Десять? Я не знаю, сколько проходит времени до того, как я вспоминаю, зачем держала все это время сотовый телефон в руке: для того, чтобы мне не пришлось лезть за ним в карман в тот момент, когда он мне срочно понадобится.
И вот этот момент наступил. Мое сердце колотится так, что его удары отдаются в горле. Я бросаю взгляд вниз, на свой телефон, и мой большой палец перемещается на кнопку быстрого набора, при помощи которой я могу почти мгновенно связаться с командным пунктом.
Однако я почему-то не нажимаю на эту кнопку, а снова смотрю на нашего субъекта, бесстрастное выражение лица которого сменяется своего рода снисходительной усмешкой.
И тут я вижу в его руке маленькое черное устройство — возможно, его сотовый телефон. Однако зачем ему сотовый телефон в данный момент?..
Вдруг раздается грохот взрыва — грохот такой оглушительный, что я едва замечаю, как что-то, поранив меня, отскакивает от моего лица. Хотя я знаю, что вскрикнула, я не слышу собственного голоса. Бетонный пол вдруг вздымается и ударяет меня по щеке.
Пребывая в оцепенении, я не замечаю ни липкого бетонного покрытия, ни своей крови, ни мигания проблесковых маячков. Я также ничего не слышу, но при этом, лежа на бетонном полу, чувствую внезапное изменение в вибрации стадиона — чувствую поспешный топот множества ног…
Я поднимаю голову и смотрю в направлении нашего субъекта — человека, за которым я охотилась более года, — но вместо него вижу немой фильм ужасов: беззвучные сумасшедшие движения тел. Я вижу панику, попытки протиснуться побыстрее через узкий проход между сиденьями и — после того, как удается вырваться из толчеи, — движение стремительного потока к выходу. Я ползу на четвереньках, как испуганная собака, к колонне у внутренней стены стадиона и обхватываю ее так, как обнимают своего возлюбленного. Толпа обтекает меня, мне наступают на ноги или же спотыкаются о них. Я с трудом подтягиваю ноги к животу и сворачиваюсь в такую позу, в какой находится ребенок в чреве матери.
Ухватившись за колонну, я тем самым цепляюсь за свою драгоценную жизнь. Люди напирают, спотыкаются, лезут друг через друга в отчаянном стремлении покинуть это место. Из-за такого большого скопления людей в узком проходе и такой давки становится душно, и дышать уже очень тяжело. Я поднимаю голову, хватаю ртом воздух и напрягаю слабеющие руки и ноги, чтобы не сорваться со своего «якоря». Если я его отпущу, толпа наверняка меня раздавит, затопчет.
В голове у меня звенит, мне не хватает кислорода, я пытаюсь побороть в себе нарастающее чувство тошноты и не поддаться одолевающему меня страху. Сколько людей умрет здесь сегодня? Я не знаю. И не могу сейчас об этом думать, потому что сама окажусь в числе погибших, если мне не удастся удержаться за колонну.
«Он снова это сделал», — думаю я. Наш субъект снова улизнул от нас. Он скрылся где-то среди этих шестидесяти тысяч людей, устремившихся к выходам и тут же заполнивших собой улицы вокруг стадиона «Форд Филд» после того непонятного взрыва, который заставил мои барабанные перепонки перестать функционировать. Он перехитрил нас еще раз. Он был готов к встрече с нами. Ну конечно, он был к ней готов. Он все время был готов к тому, что мы попытаемся его поймать. Каждый раз, когда мы думаем, что подобрались к нему уже близко, он, предвидя наши действия, принимает эффективные контрмеры.
«Он никогда не остановится. И мы никогда не сумеем его поймать».
85
— Сидите спокойно, — говорит сотрудник службы по оказанию срочной медицинской помощи.
— Со мной все в порядке. Это всего лишь царапина.
— У вас контузия, и на вашу щеку нужно наложить швы.
Солнце зашло, и небо начинает темнеть. После взрывов прошло четыре часа. Сотрудники службы по оказанию срочной медицинской помощи уже давно перенесли тех, кто серьезно пострадал, в травмопункты. Лишь совсем немного гражданских лиц все еще находятся в районе парковки возле стадиона «Форд Филд», которая сейчас заполнена автомобилями Министерства внутренней безопасности, ФБР и Национальной гвардии, а также автофургонами средств массовой информации, привезшими сюда репортеров и съемочное оборудование. Над стадионом летают вертолеты, с которых ведется съемка места происшествия для выпусков новостей. Взрывы во время матча Национальной футбольной лиги, конечно же, не могут быть обойдены вниманием прессы.
Похоже, всего было восемь взрывов, происходивших с интервалом в несколько секунд в различных местах в южном секторе стадиона. Мне сказали, что это не были бомбы как таковые, а просто очень мощные петарды, толково размещенные на стадионе и возле него в переполненных мусорных контейнерах в местах, где акустика максимально усилила звуки взрывов, — в том числе и возле ворот «А», где находилась я.
Болельщики на стадионе «Форд Филд», услышав взрывы, не стали ждать, когда кто-нибудь объяснит им, что происходит: им недосуг было разбираться в разнице между мощной пиротехникой и бомбой террориста. Когда один за другим прогремели взрывы, началось паническое бегство к выходам, остановить которое не смог бы никто — в том числе и ФБР. Но даже если бы наши агенты и были технически и физически в состоянии сдержать толпу, они все равно не имели на это права в соответствии с существующими инструкциями, которые требуют, чтобы при подобных инцидентах все двери и ворота были распахнуты настежь с целью обеспечения беспрепятственной эвакуации. То есть мы были попросту обязаны позволить всем покинуть стадион, тем более что в критические первые минуты все наверняка подумали, что это было не что иное, как террористический акт.
Букс и его люди изо всех сил старались погасить панику, но им это не удалось — уж слишком были напуганы люди. Они буквально заскакивали в свои автомобили и поспешно уезжали прочь еще до того, как мы успели разобраться, что же произошло.
Букс подходит и кладет ладонь на мое плечо.
— Тебе повезло, что твои барабанные перепонки не лопнули, — говорит он (а мне поначалу показалось, что именно это и произошло). — Ты находилась как раз рядом с одним из мусорных контейнеров, в которых взорвалась М-80.
Я осторожно трогаю пластырь на своей щеке и спрашиваю:
— Что там взорвалось?
— Это была взрывчатка М-80, — поясняет Букс. — Изначально она относилась к военным взрывчатым веществам. Ее запретили продавать еще в шестидесятые годы, но люди до сих пор приобретают ее незаконным путем. Черт, теперь я вспоминаю, что и сам взрывал ее, когда был ребенком. Грохот при этом просто жуткий. Раз в сорок или пятьдесят сильнее, чем у мощных петард, которые можно купить вполне законно.