— Кем бы он ни был, он выдавал себя за другого человека, — говорю я. — Он присвоил себе жизнь Грэма и заставил вас поверить в то, что он — Грэм. Но разве вы могли не поверить ему? У вас для этого не имелось никаких оснований.
Мэри садится и прижимает ладонь к груди:
— Мне, наверное, сейчас станет дурно.
— Ничего не изменилось, — говорит Денни. — Этот тип все еще где-то бродит, и мы все еще пытаемся его поймать. А вы все еще в безопасности. Единственное, что изменилось, — так это то, что зовут его, оказывается, по-другому.
В общем-то Денни прав.
Но, как ни крути, получается, что нас еще раз облапошили. «Уинстон Грэм» в действительности не был Уинстоном Грэмом. И теперь у нас нет ни малейшего представления о том, кто же он такой, этот наш субъект.
Он в очередной раз продемонстрировал, что в этой игре опережает нас на несколько ходов. Верх оказывается низом, левое — правым, черное — белым. Мы снова гоняемся за своим собственным хвостом.
И по какой-то причине, никак не обоснованной логически и не базирующейся на эмпирических данных, которые всегда были для меня питательной средой, я не могу избавиться от неприятного — словно мурашки по коже — ощущения, что в этом уединенном загородном доме отнюдь не так безопасно, как нам кажется.
108
Восемь часов вечера. Солнце только что зашло за линию горизонта, оставляя на небе яркие отблески розового, зеленого и оранжевого цветов. Очень приятное сочетание.
А затем небо становится пепельным, и здесь, вокруг нашего уединенного убежища, позади фонарей, стоящих вдоль забора и освещающих эти частные владения, снова воцаряется темнота. Вместе с темнотой опять приходит страх, уже более сильный. Впервые мы проведем здесь всю ночь, причем уже зная, что Уинстон Грэм — это вообще-то не Уинстон Грэм.
Я хожу взад-вперед по спальне, заканчивая разговор с Софи (Букс предпочел в нем не участвовать, поскольку продолжает считать, что я уже не имею к данному делу никакого отношения).
— Ну хорошо, — говорю я. — Итак, у нас есть факты оплаты посредством кредитных карточек «Виза» и «Американ экспресс» в Питтсбурге и его пригородах. Нам известно, в какие рестораны и бары он захаживал — похоже, каждое воскресенье, и чаще всего в один из них, — осенью две тысячи десятого года. Видимо, пил пиво и смотрел футбол.
— Судя по суммам счетов, делал он это не один, а в компании, — говорит Софи. — С каким-нибудь собутыльником. Возможно, именно в одном из таких заведений Грэм и встретился с нашим субъектом. Там же наш субъект втерся к Грэму в доверие и сблизился с ним.
— Продолжайте копать в этом направлении, — говорю я. — Позвоните мне, если появятся какие-нибудь новости.
В Пенсильвании уже скоро одиннадцать часов вечера, а потому я сомневаюсь, что получу от нее сегодня еще какую-нибудь информацию.
— Мэри, я быстренько приму душ! — кричу я.
— Хорошо, хорошо!
Я сбрасываю с себя одежду и кладу свой брелок с красной кнопкой на туалетный столик. Откровенно говоря, мне очень не хочется оставлять Мэри одну даже на минуту. Впрочем, снаружи ее охраняют четыре человека. Кроме того, в случае появления здесь нашего субъекта лично я вряд ли смогу ее защитить.
В этом загородном доме хорошее давление воды и весьма замысловатая душевая лейка. Я с удовольствием расслабляюсь под душем, стараясь хотя бы на время позабыть о всех проблемах. Я встаю так, чтобы струи воды массировали шею и плечи, закрываю глаза и поднимаю лицо вверх, навстречу потоку воды.
Но в конце концов все это заканчивается, и я вновь ощущаю нервное напряжение и гложущее ощущение в животе. Я быстро вытираюсь, напяливаю на себя свою измятую одежду и беру с туалетного столика брелок с красной кнопкой. Затем иду по коридору в гостиную. Еще из коридора я вижу стопку листков бумаги с записями «сеансов Грэма», но Мэри в гостиной нет. «Куда она могла…»
— Я здесь, — говорит Мэри, заставляя меня испуганно вздрогнуть. Она в кухне: наливает горячее молоко в бумажный стакан.
Паника, охватившая меня, отступает. Должно быть, я впопыхах проскочила мимо нее. Я ведь даже не заглянула в кухню. Что это я вообразила — что ее похитили за те десять минут, в течение которых я находилась в ванной, да? Мне необходимо взять себя в руки. Я становлюсь параноиком.
Я шумно вздыхаю.
В этот момент неожиданно раздается треньканье, за ним — скрип металлических колесиков, и чертова деревянная кукушка появляется из-за дверцы на часах, несколько раз произносит «Ку-ку!» и исчезает еще на час.
Должно быть, уже девять часов.
— Черт! — говорю я.
«Возьми себя в руки, Эмми. Мэри в безопасности. Мы находимся в удаленном месте, о котором мало кому известно, и нас охраняют вооруженные, хорошо обученные сотрудники спецслужб. Мэри — в безопасности».
— Я готовлю всем какао, — говорит Мэри. — Мне кажется, это самое меньшее, что я могу сделать для них после всего того, что они сделали для меня.
— Что-что вы делаете? — спрашиваю я.
— Собираюсь отнести им какао.
Она ставит на большую плоскую тарелку четыре бумажных стаканчика с горячим какао.
— Нет, наружу вы не выйдете. Вы не должны покидать дом.
Мэри, глядя на меня, хмурится.
— Я что, не могу выйти даже для того, чтобы отнести им какао?
— Нет, не можете. Я сама отнесу. — Я забираю у нее тарелку. — Я скоро вернусь.
— Вы думаете, что он приедет сюда по мою душу, да?
— Нет, я так не думаю.
— Нет, думаете. Я это чувствую. Я замечаю это по вашим словам и поступкам.
— Мэри, я сейчас вернусь.
Я осторожно выхожу с тарелкой на прохладный вечерний воздух и даю два стаканчика федеральным маршалам, сидящим в автомобиле, припаркованном на покрытой гравием площадке.
— Выпейте по стаканчику горячего какао, — предлагаю я. — Мэри приготовила его для вас.
— Это очень любезно с ее стороны, — сказал тот, кто сидит за рулем, парень по фамилии Мак-Клауд. — Пахнет замечательно.
— Спасибо вам за все, что вы делаете, — говорю я.
Теперь я беру в руки по стаканчику, оставляя тарелку на капоте их автомобиля, и иду вниз по подъездной дороге ко второму автомобилю.
Уже подходя к нему, я замечаю, что рядом с ним стоят не два, а три человека.
109
Я инстинктивно замедляю шаг, хотя при движении вниз по такому крутому склону сделать это не так-то просто: мне ведь невольно приходится делать большие шаги, чтобы сохранить равновесие. Мои глаза привыкают к темноте, и я начинаю различать черты лица третьего человека, стоящего рядом с Денни Сассером и агентом Гетти.
Они все трое смеются и оживленно жестикулируют. Заметив меня, Денни поворачивается в мою сторону.
— Эмми, — говорит он, — ты, конечно же, помнишь Джима Деметрио.
Джим Деметрио. Ну конечно помню. Бывший агент ФБР, который уволился год назад и живет в Питтсбурге. Именно он и позволил нам разместиться в своем загородном доме. Денни еще сказал про него, что он — один из лучших специалистов по составлению психологического портрета серийного убийцы из всех, кого он, Денни, знает.
— Рада снова с вами встретиться, — говорю я.
— Как вы устроились?
— Прекрасно, — отвечаю я. — Еще раз спасибо.
Вспомнив наконец-то о двух очень горячих стаканах, которые я держу в руках, я ставлю их на капот автомобиля.
— Горячее какао для наших охранников, — говорю я.
— Как она держится? — спрашивает Деметрио, показывая рукой в сторону дома. — Свидетельница. Она напугана? Нервничает?
— Она в порядке, — отвечаю я, произнося эту короткую фразу покровительственным тоном.
— Хм. Это хорошо.
— Послушайте, — говорю я, — а давайте я вас сфотографирую всех вместе, хорошо? — Я подношу свой смартфон к глазу. — Просто на память.
— О-о, мне не нравится разглядывать свои фото, — говорит Деметрио. — Они напоминают мне о том, каким старым и немощным я уже становлюсь.
— Старым, немощным и богатым, — добавляет Денни.