— Да ладно вам! — говорю я. — Встаньте рядом, и я вас разок сфотографирую.
— Нет, вообще-то мне уже пора, — произносит Деметрио. — Возможно, я еще заеду попозже, чтобы пообщаться с вами. Всего хорошего.
Джим Деметрио заскакивает в свой модный спортивный автомобиль и уезжает.
— Спасибо за какао, — говорит Денни. — Пахнет превосходно.
Но что-то другое сейчас пахнет отвратительно.
Я иду обратно по подъездной дороге, чувствуя, как в мою кровь устремился адреналин. Я набираю номер телефона Софи, хотя у них там уже за полночь. Но я сомневаюсь, что она сейчас спит.
— Алло, — отвечает она.
— Софи, — говорю я, тяжело дыша, — мне нужно, чтобы ты очень-очень быстро навела справки об одном человеке.
110
Проходит еще один час. Я всматриваюсь через окно кухни в темноту, но не вижу ничего, кроме звезд, усыпавших небо. Везде тихо и спокойно.
— Что случилось? — слышу я голос Мэри.
Она сидит в гостиной на диване со своим экземпляром записей «сеансов Грэма».
— Ничего не случилось, — отвечаю я.
Однако каким-то непонятным образом я чувствую, что что-то все-таки случилось. Мои органы чувств обострены и фиксируют все — каждое чириканье птицы, каждый шелест листьев, каждое завывание ветра, каждое поскрипывание деревянных конструкций дома.
— Вы не выпили свое какао, — говорит она. — Оно уже остывает.
— У меня вообще-то аллергия на какао, — говорю я ей и улыбаюсь. — Просто не решалась вам об этом сказать.
— Жаль, — говорит она. — Тогда я приготовлю чай.
— Не надо, не беспокойтесь.
— Пустяки. Не забывайте, что я вечно чем-то занятая пчелка.
Мэри вскакивает с дивана и идет в кухню. Она наливает воду в чайник и ставит его на плиту.
— Спасибо, — говорю я. — Возможно, выпить немного чая мне не помешает.
Она сжимает мою руку.
— Вы уверены, что с вами все в порядке? Похоже, вы нервничаете даже больше, чем я.
Я ничего не отвечаю. Она уходит в свою спальню.
Я снова всматриваюсь в окно кухни. Вода в чайнике начинает закипать. Наверное, не стоит нервировать Мэри. Она и так уже вся извелась.
Она возвращается в гостиную и, забравшись на диван и свесив одну ногу на пол, снова берет в руки листки с записями «сеансов Грэма».
— Эти записи — какая-то чушь, — говорит она. — Но я не вижу в них ничего, что показалось бы мне явной ложью, если не считать того, что он похвально отзывается о моей внешности.
Издалека доносится звук, похожий на выстрел. Хлопок в глушителе какого-то автомобиля? В любой другой ситуации я даже не обратила бы на это внимания, но сейчас…
Я осторожно иду к входной двери. В этот момент раздается треньканье, а за ним — скрип металлических колесиков. Кукушка сообщает мне, что уже десять часов вечера, своим кукуканьем заставляя меня дернуться и едва не вызвав у меня сердечный приступ.
— Черт бы их побрал, эти дурацкие часы! — говорю я. — Как вы думаете, кто-нибудь расстроится, если я сорву эту штуковину со стены?
Мэри хихикает:
— А мне нравятся часы с кукушкой. У нас висели такие, когда я была ребенком. От кукушки я получила свое прозвище.
— В самом деле? Прозвище?
Стараясь изо всех сил казаться непринужденной, чтобы не тревожить Мэри, я смотрю поверх ее головы через окно на покрытую гравием площадку для парковки, но там все так, как и должно быть: автомобиль федеральных маршалов стоит на отведенном ему месте, его двигатель тихонько работает на холостых оборотах, фары светят в сторону дома…
Вроде бы все хорошо.
Но тем не менее я подхожу к кухонному окну и пытаюсь выступать в роли часового, хотя снаружи находятся четыре вооруженных охранника, у которых есть доступ к камерам видеонаблюдения и от которых гораздо больше толку, чем от меня. Я возвращаюсь в гостиную.
— Всего лишь дурацкое прозвище, — говорит Мэри. — Вы помните песенку «Кукарача»?
— Что? — спрашиваю я, резко поворачивая голову.
Снова посмотрев поверх ее головы через окно, я осознаю, что что-то произошло. В свете плафона в автомобиле федеральных маршалов видно, что Мак-Клауд сидит за рулем абсолютно неподвижно, положив голову на руль. Его напарник, прислонив голову к стеклу на пассажирской дверце, тоже сидит абсолютно неподвижно.
И какой-то мужчина бежит от покрытой гравием площадки к дому.
— Беги, Мэри, беги! — кричу я, видя, как в маленьком окошке во входной двери появляется лицо Джима Деметрио, заглядывающего одним глазом внутрь.
111
Мэри резко пригибается и затем скатывается с дивана на пол. Джим Деметрио начинает стучать во входную дверь.
— Это он, Мэри, это он! — Я показываю Мэри жестом, чтобы она бежала ко мне, но она ползет по полу вдоль дивана в сторону входной двери — ползет так, как будто над ней летят пули и она старается, чтобы они в нее не попали.
— Мэри, он идет сюда! — кричу я. — Это он!
Я подавляю в себе инстинктивное желание броситься наутек, потому что не могу оставить с ним Мэри один на один. Я открываю ящики кухонного шкафа, пытаясь найти какой-нибудь нож, и вдруг слышу, как в замке поворачивается ключ.
«У него есть ключ. Ведь это его дом», — думаю я.
А еще мне вспоминается последняя фраза в записях «сеансов Грэма»: «Обещаю тебе, что вскоре мы встретимся снова».
Дверь распахивается. Деметрио смотрит на меня.
— Эмми, а где…
Мэри выскакивает из-за двери. Деметрио, видимо, замечает ее боковым зрением, но, прежде чем он успевает повернуться, Мэри вонзает ему в горло что-то острое. Из раны тут же начинает течь кровь. Деметрио с ошеломленным видом делает шаг назад и валится на дверь, а затем сползает на пол.
Мэри отскакивает от него с такой поспешностью, как будто он излучает радиацию.
Я подхожу к нему и пытаюсь понять, дышит ли он. В моей крови уже бурлит адреналин. Меня трясет. Я все же умудряюсь вытащить свой мобильный из кармана, но не удерживаю его, и он шлепается на пол.
Глаза Деметрио становятся безжизненными. Он лежит на полу, и его голова неестественно повернута в сторону. Кровь продолжает течь из его горла по мере того, как его сердце совершает свои последние сокращения, еще не получив сигнала о том, что ему уже следует остановиться.
Мэри смотрит на меня. Ее грудь вздымается и опадает, как будто это какое-то животное, живущее своей собственной жизнью.
— Вы знаете, как… как его зовут? — спрашивает она.
— Дж… Джим, — говорю я, с трудом находя в себе силы что-то сказать. — Джим Деметрио. Ему принадлежит этот дом. Бывший сотрудник ФБР. Он из Питтсбурга.
Она оглядывается на него.
— Черт возьми! — восклицает она. — Вы мне о нем ничего не говорили.
Тяжело дыша, я упираюсь ладонями в колени. Мой телефон, валяющийся на полу, издает звуковой сигнал: это пришло текстовое сообщение от Софи. Я молча его читаю:
С Джимом Деметрио все чисто. Находился за границей бо́льшую часть сентября. Выполнял там какую-то работу в сфере обеспечения безопасности. В тот день, когда были взрывы в Детройте, покупал себе в Питтсбурге автомобиль «порше». Не может быть нашим субъектом.
Получается, что Джим Деметрио — это вовсе не наш убийца?.. Что же тогда только что произошло?
Я поднимаю взгляд на Мэри. Она внимательно разглядывает Деметрио — похоже, хочет убедиться, что он и в самом деле мертв.
— Нам нужно пойти посмотреть, что там с агентами, — говорю я. — Возможно, они все еще…
— Нет. — Мэри качает головой, поворачивается и преграждает мне путь к входной двери. Она вдруг становится очень спокойной и такой уверенной, какой я ее еще никогда не видела. — Нет, нет, Эмми. Этого мы делать не будем.
После этих ее слов я сначала чувствую себя запутавшейся, ошеломленной, оцепенелой и сбитой с толку.
А затем моя кровь холодеет.
Мэри пристально смотрит на меня. Мое лицо сейчас отнюдь не такое бесстрастное, как у игрока в покер. Оно у меня никогда таким не было. Поэтому она наверняка заметила изменения его выражения по мере того, как в моем мозгу проносятся, словно метеоры, все те моменты и обстоятельства, на которые я раньше не обращала должного внимания. Мне припоминается то свидетельство о рождении, на которое я наткнулась, когда мы еще только начали искать Мэри Лэйни, и в котором был такой же год рождения, как у Мэри, и место рождения было таким же, а вот имя — другим: не Мэри, а Марти. Мне также приходит в голову, что удары бейсбольной битой по ее лицу могли — и должны были — вызвать гораздо бо́льшие телесные повреждения. А еще мне вспоминается история, которую она начала рассказывать про песенку «Кукарача».