Формально я был лишь частью административного отдела подразделения, но мое истинное задание заключалось в просмотре и контроле протоколов отдела внутренних расследований. Я должен был искать случаи обходных путей, пренебрежения служебными обязанностями, замалчивания информации и чистой воды лжи, на которую следователей вынуждали вышестоящие инстанции, когда те расследовали внутренние дела. Обычные папки с протоколами были красные. Особенные, ради которых я, собственно, и оказался там, были синие, и сам Левин клал мне их на стол. Каждое дело он изучал сам, и, если оно ему казалось слишком простым или слишком прозрачным, Левин клал его в синюю папку и отдавал мне для более глубокого изучения.
Зачастую обнаружить лазейки не составляло труда. Большинство случаев звались инцидентами – хорошее обобщающее слово, – и отчеты о том, что случилось, были написаны, как правило, по одному шаблону: «Инцидент явился следствием поведения задержанного в лифте номер 4. Задержанный вел себя неспокойно, и его пришлось силой уложить на пол, в результате чего он получил травмы лица (левая щека, правая бровь), передних ребер (синяки в области второго-четвертого ребер, слева), а также тыльной части правой руки (перелом). Травмы мягких тканей задержанного явились следствием его сильного падения, после чего сотрудники полиции успокоили его и помогли ему подняться».
Задержанный утверждал, что его мягкие ткани подвергли, как это называли сотрудники между собой, «барабанному соло»: многочисленным ударам дубинкой по промежности. Нарушитель свою вину не признавал. Дело было передано в суд, где двое полицейских с зализанными прическами свидетельствовали против мужчины с пятнадцатилетним стажем зависимости от опиата. Полиция, конечно же, выиграла дело, но повод для внутреннего расследования все же появился. Через месяц отчет гласил, что невозможно было исключить тот факт, что пострадавший получил травмы во время падения. Ни к одному медицинскому эксперту по этому вопросу не обратились. Когда же я сам обратился к таковому, оказалось, что, разумеется, тот факт очень даже можно было исключить. Подобные случаи происходили часто, особенно с молодежью в центре города или на его окраинах. Порой они оказывались значительно серьезнее: полиция действовала намного искуснее, сами преступления являлись более тяжкими, и, в целом, ситуации могли быть сложнее и запутаннее.
Научился я быстро и очень скоро стал экспертом в своем деле. Все происходило в тишине, за зеркалами и дымовыми завесами, искусно созданными Левиным. Я проделывал основную работу: распознавал пробел и передавал ему папку – всегда синюю, всегда безымянную – для дальнейших действий. На раннюю весну пришлось два внутренних расследования, и в коридорах похожего на муравейник Дома поползли слухи. На практике я был крысой Левина и самым неуважаемым полицейским. Именно тогда все и понеслось по наклонной.
Впоследствии операцию окрестили «Готландским делом», или «Делом Ласкера», в честь умершего информатора Макса Ласкера, но последнее название знали лишь избранные. Один полицейский и два преступника также упоминались в этом деле, но не стали такими символичными, как Ласкер. Последний был хитрым крысенышем с липким взглядом, грязными ногтями и многолетним стажем употребления наркотиков. Такого человека не очень хочется иметь в качестве осведомителя, но Ласкер обладал контактами, информацией и деньгами. Он был ценным связующим звеном между организованной преступностью и стокгольмскими наркоманами. Я знал его еще со времен работы в отделе насильственных преступлений и считал, что он доверяет мне. Весной Ласкер узнал, что на Готланде произойдет передача крупной партии оружия, и связался со мной, передав только номер мобильного телефона на клочке бумаги, который он лично засунул в мой ящик на Чапмансгатан.
Я привык к службе в отделе внутренних расследований, которая по большей части заключалась в просиживании за письменным столом, штудировании отчетов и сверке данных посредством звонков. Я передал информацию Ласкера секретарям из отдела криминалистики и ничего не сообщил Левину. В голове не укладывалось, как его послание может быть полезно нашему отделу, но каким-то образом Левину все стало известно, потому что через несколько дней он зашел в мой кабинет – встревоженный и обеспокоенный – и потащил меня в туалет на нижнем этаже Дома. Там он попросил меня держать операцию под личным контролем. Оружие после передачи должно было уйти в два южных района Стокгольма на продажу двум молодым враждующим группировкам.