Я видел, как причалила лодка, как мечутся тени в темноте. Набережная была безлюдна. Из черноты внезапно появился большой джип, который медленно катился к лодке; наконец он остановился, оттуда выбрался человек и открыл багажник. До меня донеслись шипящие голоса. Покупатели встретились с продавцами.
– Посмотрим, – сказал мужчина. – Открывай один.
– У нас нет времени, – произнес кто-то рядом с ним.
Я узнал голос, принадлежащий Максу Ласкеру.
– Быстро, кому сказал.
– Я хочу посмотреть, – сказал первый. – Открывай.
– Как хочешь, – сказал третий.
Звук открывающегося ящика, и потом слишком долгая тишина.
– Это шутка, верно? – услышал я голос первого.
Мужчина, который держал ящик, снял крышку и сам заглянул внутрь.
– Что? – Он засунул руку в ящик и порыскал там. – Это… Я… Я не знаю, что сл…
Где-то позади включился огромный мощный прожектор, осветив желтым светом силуэты в гавани. Кто-то с той стороны выкрикнул слово «полиция», и тут началось. Все, включая Ласкера, были обезоружены. Движения осведомителя были резкими и нервными, он себя явно не контролировал. Мужчина, который заглядывал в ящик, с пистолетом в руке повернул лицо в сторону прожектора и вдруг резко пропал из области освещения, спрятавшись за автомобилем. Ящик с грохотом упал на землю. Я вытащил пистолет из кобуры и затаил дыхание.
Группа захвата бежала с оружием и щитами, как будто они подготовились к войне. Прогремел первый выстрел, но я не успел заметить, с какой стороны он раздался. Ласкер поднял свой пистолет, но получил пулю в бедро, прежде чем смог спустить курок. На свету брызги его крови казались черными, нога подвернулась, лицо исказилось. Он выронил оружие, схватился за бедро и дико заорал.
Кто-то снова завел лодку в попытке выбраться из гавани. Стоял стрекот очередей, было слышно, как бьется стекло. Краем глаза я заметил, как полицейский упал на землю, но я не понимал, кто именно это был. Униформа делала их безликими.
На заднем плане включился мерцающий синий свет, завыли сирены. Я выбрался из сумерек с поднятым пистолетом, толком не понимая зачем. Мужчина, который спрятался за машиной, наверное, увидел меня, потому что мимо что-то просвистело, и я был вынужден снова отступить в темноту.
Водительская дверь джипа открылась, внутрь вскарабкался человек и завел машину. Я увидел, как кабина на секунду осветилась, потом он закрыл дверь и нажал на газ. Я провожал машину взглядом, пока она не скрылась из поля зрения. Мои руки дрожали.
Пальба не прекращалась, но немного утихла. За джипом поехала полицейская машина, и я не мог понять, сколько именно полицейских пряталось в тени. Я подошел к Ласкеру, который лежал довольно тихо, обхватив бедро руками. Когда я перевернул его, то стало очевидно, что он получил еще одну пулю в голову. Рот его был полуоткрыт, а взгляд застыл в точке где-то за моим плечом.
Полицейским удалось взобраться на лодку и обезоружить тех, кто прятался в каюте. Откуда-то доносились выстрелы, и, наверное, меня охватила паника, потому что я бездумно выстрелил в черный зев между двумя громоздящимися друг на друге контейнерами.
Мне случалось ранить человека прежде, но не застрелить. Чувство было ошеломляющим: все вокруг застыло, а чувства сконцентрировались на моей руке, точнее, на пальце. Он пульсировал и горел, как при ожоге, а я только и мог что смотреть на него.
Ноги понесли меня вперед, к моей жертве, и тут я увидел два тяжелых ботинка. С чувством того, что произошла непоправимая ошибка, я вытащил мобильный телефон для освещения. Ярче всего я помню этот момент. В гавани было невероятно темно. Я осветил землю перед собой и увидел кровь, рекой льющуюся из раны на шее, неподвижное тело и эмблему на плече синего цвета с надписью «ПОЛИЦИЯ».
V
Мы с Йоном Гримбергом подружились, и я стал называть его Гримом. Мы оказались совершенно разными. Довольно скоро я обнаружил, что временами он бывал очень противоречивым – по крайней мере, на первый взгляд. Сам Йон заявлял, что ему сложно соответствовать социальным нормам. Несмотря на это, Грим вполне мог выпутаться из большинства неприятных ситуаций, если таковые случались. Тогда он оправдывался или с совершенно честными глазами просил прощения. Этому искусству у него я так и не научился. Казалось, у него вообще нет проблем с общением. Как-то раз я спросил, как у него получалось ладить с людьми, если он считал, что не может вписаться в коллектив.
– Это же просто маска, – с недоумением отвечал он. – Когда со мною кто-то разговаривает, на самом деле меня там нет.