- Давай сходим к Таньке, и ты спросишь у нее, что она думает о моих работах. А я послушаю. Пока она меня не будет видеть.
- А как я буду спрашивать, я ведь тоже невидим?
- Блин. Я не подумал. Мы можем покрасить тебя серебрянкой. У меня ее много. Скажешь, что ты заборы красил, а воду в доме отключили.
Воду тогда, действительно, отключали очень часто.
- Я не хочу, чтобы ты красил меня серебрянкой, - мы были довольно пьяны, но Сергей - крупнее и остатков здравого смысла в нем было больше, хотя эти остатки плавали в большем количестве невидимовки, по сравнению со мной. Он обнял меня:
- Миша, ну, не хочу я серебрянку. Пойми меня правильно.
- А давай, ты ей позвонишь и скажешь, чтобы она отдала мои картины. Которые у нее еще остались. Ее портрет на фоне ковра с жирафами, натюрморт и пейзаж. Если отдаст, значит, не ценит. Если не отдаст, значит, что-то она в них видит.
Сергей позвонил Татьяне и попросил вернуть мои работы.
- Да забирай, ради бога, - сказала Татьяна, я слышал. - Он там рядом? Скажи, что, приду с работы и поставлю их у подъезда, пусть не стучит. А зачем они ему?
- Скажи, кураторы предлагают сделать персональную выставку, - придумал я на ходу. - Из Черногории приехали кураторы, самые крутые.
- Тогда скажи, что пусть сначала вернет мне 10 тысяч рублей, которые занимал у меня еще в прошлом году, - сказала Татьяна.
- Вот тварь. Пойдем ей сделаем какую-нибудь гадость.
- Какую?
- Ну, например, обольем водой. Когда она будет возвращаться с работы. Я знаю одно хорошее дерево по пути, залезем на него и выльем ей на голову ведро воды.
- Я голый на дерево не полезу, боюсь поцарапаться, - сказал Сергей.
- Хорошо. Я сам полезу, ты мне подашь ведро.
Задуманное мы не исполнили. Я тоже, если честно, не хотел лезть на дерево. Я же все-таки не обезьяна, мне не платят 200 долларов за картину. И ведро с водой нести несколько кварталов тоже не хотелось. К тому же мы зашли к Сергею в гараж и выпили еще.
На второй день и у меня, и у Сергея болела голова. Болела - не совсем точно. Это была боль третьей степени. Сначала она просто болела, но мы выпили еще, и алкоголь сыграл роль анестетика, но мы выпили и после этого, и боль перешла второй порог. Мы опять выпили, но это уже не помогло, боль стала адской.
Утром мы опять были видимыми. Я подошел к зеркалу и не смог посмотреть себе в глаза. Не потому что мне было стыдно, глаза не открывались.
14.
Вечером мы все же отправились к хозяйке "Фортуны". Хорошенько выпив невидимовки, разумеется.
Мы планировали, как следует ее напугать, загнать в какую-нибудь кладовку и там закрыть, а после этого забрать мои авто-портреты.
В дом мы проникли без особого труда. Дождались, когда машина хозяйки подъедет к воротам, и они откроются. Пока хозяйка парковалась, мы с Серегой пробрались в дом.
Когда я был здесь в прошлый раз (вернее, меня провели на последний этаж охранники салона) я даже не рассмотрел детали этого сооружения.
Собственно, можно ничего не говорить о хозяйке "Фортуны", а только описать ее жилище. Так вот. Это было что-то среднее между пятистенной хатой и средневековым замком. Сооружение из красного кирпича венчала сторожевая башня без окон. Причем окна сначала были, но потом их заложили, видимо, чтобы туда не забросили гранату. В башне - в круглой комнате жила сама хозяйка.
Через входную дверь мы сразу попали в вестибюль этого здания, вестибюль напоминал дворец культуры: с колоннами, мраморным полом и двумя боковым лестницами, ведущими на галерею второго этажа.
На втором этаже было очень много дверей. Поднявшись на второй этаж, я заглянул за некоторые из дверей. Но там ничего не было. Просто пустые комнаты, иногда коробки. Там никто не жил.
И в этот момент одна из дверей на втором этаже внезапно открылась и раздался крик, вернее, не крик, крик, это грубо. Нежный, но в меру громкий голос спросил:
- Мама, ты уже пришла?
Перед нами появилась девушка. Практически без одежды. Но не голая. У нас на худграфе был один старый преподаватель, который говорил: голые - в бане, а на картинах - нагие или обнаженные.
Так вот, она была нагая. Или обнаженная. Лет двадцати. Я в принципе довольно холодный человек, и порнография не всегда находит во мне отклик, но в этот момент я подумал, хорошо, что меня никто не видит. Конечно, я как художник, сразу вспомнил "Спящую девочку" Серебряковой. Незнакомка, очевидно, была гораздо старше той спящей девочки, но что-то общее между ними было. Какая-то свежесть.
- Мама, почему у нас в доме всегда запах перегара? - крикнула эта красотка.
Появилась мама. Говорят, что яблоко от яблони падает недалеко, но в данном случае яблоней была дочка, а мать была давно увядшим, изъеденным червями яблоком, которое случайно упало недалеко от яблони.
- Не знаю, доча, у меня вчера сердце прихватило, не пила, это, наверное, от охранников. Ты уже одевайся, сейчас Алик знакомиться придет.
- А вдруг он мне не понравится?
- Понравится. Он будущий экономист, недавно у нас работает.
- Мама, я не люблю экономистов. Может, мне художники нравятся, или ученые, - сказала доча, не подозревая, что на нее смотрят два невидимых мужчины - художник и химик, может быть, в будущем нобелевский лауреат.
15.
У меня в груди громко застучало сердце: художники ей нравятся, моя чудесная. А не бухгалтеры со счетоводами.
Я часто задумывался, что можно сказать о человеке, которому нравятся художники. Не Леонардо, Босх или даже Серебрякова, а наш современник. Наш бедный современник. Странный парень с соседней улицы. Художник.
В тот момент я почему-то подумал, что такие парни, как я, должны нравиться умным и добрым девушкам. Некрасивым и глупым все-таки сначала будет жалко себя, а потом уже бедного художника.
Я почувствовал, как меня толкнул в бок невидимый Сергей.
- Слышал про ученых?
Господи, какой он ученый? Самогонщик.
Между тем эта Любовь Семеновна продолжала неси чушь:
- Художники. Был тут недавно один. Хочешь, покажу?
Не дожидаясь ответа дочери, Любовь Семеновна сбегала на третий этаж и принесла мои работы - "Мерседес" и "Ауди".
- Вот смотри.
- А что, мне нравятся. Смешные. Пусть у меня в комнате висят.
- Даша, это бред сумасшедшего.
- А мне нравятся сумасшедшие.
- Молодая ты еще.
- Ну и пусть. А ты отстала от времени.
- Видела б ты этого художника. Они моются не каждый день.
Тварь, тварь, тварь... Как это, моются не каждый день! Это ложь. Когда есть вода, я всегда моюсь. Я чуть было не заговорил - сдержался просто чудом.
Значит, мою красавицу зовут Дашенькой. Я чувствовал, что начинаю влюбляться в эту милую девушку. Вдруг меня ущипнул Сергей.
- Что будем делать? Давай отнимем твои картины, и убежим.