Значит, у него есть ключ.
В восемь ноль девять дверь снова открывается и на пороге показывается все тот же мужчина, только уже не в пиджаке, а кое в чем потеплее. Значит, у него есть здесь запас одежды. Теперь его сопровождает спутница примерно его же возраста — броско одетая эффектная китаянка с точеной фигуркой. Они направляются к его машине, рядом, но не касаясь друг друга и, насколько я могу заметить, ни слова друг другу не говоря. Когда они сворачивают из ворот на улицу, женщина на миг бросает взгляд в мою сторону, но я не могу уловить, обратила ли она внимание на мою машину и насторожил ее этот факт или нет. От порывистого движения ее прямые темные волосы подлетают вверх. Я успеваю сделать пару фотографий. Качество, прямо скажем, не лучшее: мне удалось запечатлеть лишь ее профиль, да и освещение слишком скудное, чтобы можно было различить детали. Впрочем, это не имеет никакого значения.
Я и так прекрасно знаю, кто они такие.
Утром Хен встречает меня настороженным взглядом из-за своего стола. Опять повздорил с женой, Мадлен, и к гадалке ходить не надо. Лицо у него осунувшееся, какое бывает от недосыпа, — должно быть, с Чарли, его младшеньким, опять на ночь глядя приключилась какая-нибудь трудноопределимая детская хворь.
— Ну и что он? — интересуюсь я.
— Думаю, жить будет.
Карандаш, который Хен зажимает в зубах, вихляется вверх-вниз — заменитель сигареты.
— Мадлен хочет, чтобы я пригласил тебя к нам на ужин. Завтра.
— Завтра? Даже не знаю…
— Отказа она не примет.
— Ну а если у меня на это время запланированы другие дела?
— А они у тебя запланированы?
— Могли бы и быть. У меня может быть своя жизнь. Почему она считает, что я по вечерам только и делаю, что заливаю свое горькое одиночество?
— Потому что она тебя видела. Нет, не так… понимаешь, она просто хочет, чтобы ты… чтобы ты не ставил крест на своей личной жизни…
Я в упор смотрю на него.
— …На самом деле я не думаю, чтобы она кого-нибудь пригласила. Да ладно тебе, это просто ужин. Вот увидишь, будет… весело.
С повесткой дня все просто. У нас в разработке всего одно дело: об исчезновении Розы Янко, урожденной Вуд. Мне удалось наконец выцарапать у ее отца несколько конкретных фактов и пару фотографий. Первая, которую дал мне Леон, — та самая, где видно родимое пятно, — была снята за пару лет до свадьбы. На ней Роза и ее мать сидят на трибунах ипподрома. Вид у девушки скромный и сдержанный, но на губах играет легкая улыбка. Волосы мышиного цвета, прямые и длинные, выдающиеся надбровья и тяжелая скругленная нижняя челюсть. Голова повернута чуть в сторону от камеры, так что темное пятно на шее бросается в глаза. Если прищуриться, оно слегка напоминает руку, как будто кто-то пытается схватить Розу сзади за горло. Интересно, видел ли его Иво до свадьбы? Да и вообще кто-нибудь из будущей родни?
Второй снимок сделан на самой свадьбе. Новобрачные позируют на фоне сверкающего кремового трейлера; они держатся за руки, но стоят немного врозь. Между ними размытой кляксой затесалась собака. Хромированная отделка поблескивает на солнце, и оба смотрят в объектив чуть прищурившись, чтобы не слепило глаза. Высокий ворот свадебного платья невесты скрывает родимое пятно. Роза нервно улыбается. Молодой муж, Иво Янко, облачен в черный костюм. Худощавый, с гладко зачесанными назад темными волосами, скуластый и черноглазый, он чертовски хорош собой и, судя по всему, отлично об этом знает. На его лице нет улыбки: оно кажется надменным, даже враждебным. Такое впечатление, что он пытается отстраниться от своей молодой жены; все его тело напряжено, подбородок вздернут. Я вглядываюсь в его лицо на фотографии в поисках какой-нибудь зацепки и решаю, что оно выражает скорее нервозность, нежели высокомерие. В конце концов, оба они совсем молоды и едва друг друга знают. Кто на их месте выглядел бы непринужденно?
Прочие факты весьма немногочисленны и отрывочны; Леон, судя по всему, дочери толком и не помнит. Когда я спросил у него, какой она человек, он ответил, что она была «тихая» и «хорошая девочка». Но девушка на ипподроме не похожа на свистушку, готовую выскочить замуж за первого встречного. Роза была третьим ребенком в семье и третьей дочерью. Полагаю, она, с ее мышиными волосами и зловещим родимым пятном, была в своей семье не в почете. Возможно, именно поэтому она и оказалась замужем за отпрыском семейства, которое, насколько я успел понять, в цыганском сообществе считалось кем-то вроде изгоев. Оба, хотя и каждый в своем смысле, не без изъяна.