Я нахожу вибратор. Срок годности батареек в нем давно истек — они набухли и изрыгают кислоту.
Этот дом принадлежит старухе, думаю я. Никому уже не нужной, заторможенной, с каждым днем неумолимо становящейся все более и более древней. Для такой, как она, многое уже непозволительно. Можно забыть о ярком макияже — он ведь все равно не поможет. О ночных увеселительных заведениях. О танцах до упаду на жарких вечеринках.
Мое дыхание под вуалью и влажными слоями шелка, сетки и жоржета становится горячим и отдает кислятиной. Впервые за сегодняшний день я снимаю с головы все эти причиндалы и смотрю на розовое отражение того, что осталось от моего лица.
Зеркало. Зеркало на стене. Кто в мире самый справедливый?
В один прекрасный момент наступает такой возраст, когда женщине следует отказаться от привычного метода властвования и перейти к другому. Например, к деньгам. Или к оружию.
Я живу так, как мне нравится, говорю я себе. Я люблю свою жизнь.
И я это заслужила.
Я получила именно то, чего хотела.
Глава третья
До того момента, как я повстречалась с Бренди, я мечтала лишь об одном: чтобы кто-нибудь спросил меня, что случилось с моим лицом.
Его склевали птицы.
Так мне хотелось ответить.
Птицы склевали мое лицо.
Но никто не желал ничего знать. Потом появилась Бренди Александр.
Только не думайте, что произошло какое-то невероятное совпадение. Случайное стечение обстоятельств. У нас с Бренди столько общего! Можно сказать, мы с ней — одного поля ягоды.
С некоторыми людьми это приключается раньше, с другими позже, — по воле случая или по закону гравитации, но заканчиваем мы все одинаково. Превращаемся в уродов. Большинству женщин знакомо это чувство: когда с каждым последующим днем становишься все более и более незаметной.
Бренди появлялась в больнице на протяжении долгих месяцев. И я провела там не меньше времени. Единственное странно — нами занимался один и тот же пластический хирург, а их в городе сколько угодно.
Перенесемся в прошлое. К монашкам, работавшим в больнице медсестрами. Самое ужасное в монашках — их назойливость. Одна из этих сердобольных созданий все уши мне прожужжала про пациента с другого этажа — потешного и очаровательного. Он был юристом и мог показывать удивительные фокусы при помощи рук и бумажной салфетки. Эта монашка всегда появлялась в больнице в белом варианте обычного монашеского наряда. Она рассказала юристу обо мне. Ох уж эта сестра Кэтрин! Описала меня ему как «забавную» и «умную». И заявила, что мечтает о нашей с ним встрече и последующем сногсшибательном романе.
Я в точности передаю вам ее слова.
Она подолгу смотрела на меня сквозь похожие на окуляры микроскопа толстые квадратные стекла очков в тонкой оправе, сидящих посередине ее носа. Кончик носа сестры Кэтрин густо покрыт ярко-красными разорванными венками. Розацея, она так это называла. Было бы естественнее, если бы эта женщина жила в доме из пряников и мишуры, а не в монастыре. И являлась бы женой Санта-Клауса, а не невестой Господа.
Накрахмаленный передник, который она постоянно носила, отличался такой ослепительной белизной, что пятна моей крови на нем — в день, когда меня только доставили в больницу после страшной автомобильной аварии, — выглядели необычно темными.
Мне дали ручку и листы бумаги. Только с их помощью я могла общаться с окружающими. Голову мою обложили ватными тампонами, обмазали каким-то гелем и обмотали бинтом длиной в несколько ярдов. Все это закрепили сверху металлическими нитями. Распутаться у меня не получилось бы, даже если бы я очень этого захотела.
Мои волосы уложили назад. Неухоженные и забытые, они грязнились под бинтом, под который было невозможно проникнуть. Я стала невидимой женщиной.
Когда сестра Кэтрин впервые упомянула о том пациенте, я задумалась, не попадался ли мне на глаза ее находчивый потешный юрист-фокусник.
— Я не называла его находчивым, — ответила она.
И добавила:
— Он до сих пор немного стесняется.
На листе бумаги я написала:
до сих пор?
— С того момента, как с ним произошел несчастный случай, — ответила сестра Кэтрин и улыбнулась, изогнув брови дугами и опустив все свои подбородки на шею. — Он ехал, не пристегнувшись ремнем безопасности.
Она сказала:
— Его машина перевернулась вместе с ним. Бедняга.