Халлес был совсем пришиблен.
— Да-а, — протянул он. — Ну, а как обстоит дело с рассказами?
— Вот уж напрасная трата времени! В Англии пишутся миллионы рассказов в год, а спрос на них невелик. Кто набил руку на романтической чепухе для дамских журналов, тот может рассчитывать на успех. Или вот еще что идет в ход — всякие назидательные благочестивые рассказы для «высокоидейных» журналов. Но писать эти вещи по заказу, не веря в то, что пишешь, не всякий может.
А писать их всерьез способен только кретин. Ваши рассказы, наверно, были гораздо ближе к настоящей литературе?
Халлес утвердительно кивнул.
— Вы хотели идти по стопам Мопассана, Чехова, Кэтрин Мэнсфилд или Сомерсета Моэма. Ну, а на такую литературу спрос ничтожный. И притом все наши литературные журналы — это же «предприятия закрытого типа», они печатают только «своих». Вы обратите внимание— всегда одни и те же имена. Какой-нибудь десяток писателей, не больше, имеет полнейшую монополию...
— Да, я это давно заметил. И даже когда объявляется конкурс якобы для поощрения молодых писателей, премии всегда достаются людям, которые уже прочно засели в литературе... Нет, видно, это дело безнадежное!
Уэлтон прищурил глаза.
— Ну, не совсем. Вы еще не знакомы с нравами нашей литературной среды. Вы, наверно, писали и тешились мечтой о великих традициях литературы, о братстве писателей, которые рады приветствовать каждый новый молодой талант и облегчить ему путь к славе и богатству? Верьте мне, это такой же беспочвенный миф, как миф о Голливуде. Впрочем, в свое время была в нем доля истины… тогда, когда поле деятельности стало меньше. Был период «laissez faire», свободной инициативы, конкуренции и все такое. Но мы с вами живем в эпоху монополий, захвативших рынок в свои руки. Современный писатель перестал быть длинноволосым мечтателем, человеком не от мира сего в галстуке бантом и широкой блузе. Сегодня это — ловкий делец, щеголеватый и подтянутый. Он умеет выгодно сбывать свою продукцию, объединяется с другими дельцами такого же масштаба для того, чтобы рационализировать производство и вытеснить мелкую сошку. В былое время только нищий писатель, с трудом перебивавшийся брался за литературную поденщину, чтобы прокормиться. Теперь и поденщины этой на всех не хватает, потому что преуспевающие писатели захватили львиную долю и делают ее руками своих «невидимок». Они берут на себя обзоры в журналах, они заваливают редакции грудами статеек, они ведут некоторые отделы популярных газет, и они же пишут от издательств рекламные рецензии на выходящие книги. Многие сами становятся издателями, что не мешает им писать рецензии на книги, которые их же издательство выпускает. И вы обратите внимание редакторы газет и издательств всю работу делят только между собой: редактор либеральной газеты пишет в консервативном журнале, а зато редактор этого консервативного журнала становится главным рецензентом либеральной газеты. Такие господа, как, например, Гарстенг, везде поспевают, во всем имеют долю.
— А вы еще говорите, что положение не безнадежное! Будь я проклят, если вижу хоть какой-нибудь выход для таких, как я!
— Нет, вы упустили из виду одно обстоятельство. Над этими коммерсантами от литературы есть хозяин: публика. Они должны угождать своим читателям, иначе они их лишатся. Когда дело идет о книгах, мнение публики — главное; во всяком случае, первое слово за ней. А потому для начинающего писателя единственный шанс — это книга. Напишет он книгу ходкую, а то и сенсационную — и у него есть имя, а имя — это товар, за который журналы платят деньги. Если публике вы понравились и на вас есть спрос, вас будут печатать, как бы ни старались наши «киты» не подпускать вас к пирогу, закрыть перед вами все двери. Создайте себе имя — и вы будете в цене, а тогда можете браться за свое, что хотите — рассказы, статьи, литературную и театральную критику, все, что вашей душе угодно. Словом, вы войдете в круг монополистов. А если потом окажется, что вы не в состоянии давать столько продукции, сколько можете сбыть, ваш комиссионер направит вас на фабрику Клигнанкорта. Вот и все!