Она втиснулась между Мертоном и его актрисой.
— Гм... Моя фамилия — Мертон. А имя, собственно, не Тони... Меня зовут Лайонел.
— Ну, расскажите же мне, что вы пишете? Наверно, что-нибудь замечательное. У вас такие умные глаза.
Актриса из-за спины мисс Каспидор бросала на Мертона убийственные взгляды.
— Пока до свидания... Тони! — процедила она сквозь стиснутые зубы. И отошла.
Мисс Каспидор на миг повернула голову, снова изобразила на лице судорожную улыбку и продолжала беседу.
Между тем американец, сопровождаемый Гарстенгом, успел уже обойти гостиную и познакомиться с несколькими писателями, подлинными и мнимыми. Он сиял от удовольствия. Супруга его семенила рядом, но все время не раскрывала рта.
— Прекрасное мероприятие, мистер Гарстенг. Да, прекрасное и проникнутое подлинным духом общественности! — убежденно говорил мистер Купферстечер. — Мне очень, очень жаль, что я не застал дома щедрого мецената, хозяина этого поместья. Я счел бы за честь познакомиться с графом Клигнанкортом.
У Купферстечера была круглая, лысеющая голова, узкий, плотно сжатый рот и хитрые глаза.
— Трудно представить себе, — продолжал он, — лучшую обстановку для писателей, которые хотят успешно работать. В высшей степени благоприятная атмосфера, мистер Гарстенг, в высшей степени! И у меня такое впечатление, что вы собрали здесь очень нужных и способных людей. Они меня сильно заинтересовали... А это кто?
К ним пробирался Уэлтон. Лицо Гарстенга выразило беспокойство.
— Это мистер Уэлтон. Так сказать, декан нашей литературной коллегии.
— Очень приятно, мистер Уэлтон. Извините за откровенность, вы кажетесь постарше других. Что же, вы поздно почувствовали влечение к литературе?
— Да, пожалуй, что так. Большую часть жизни я работал в газетах. Но под конец меня стало мучить желание написать что-нибудь более объемистое и более долговечное, чем газетные статьи.
— То есть политическую книгу? — Американец подозрительно посмотрел на Уэлтона.
— О нет! Роман.
У Купферстечера вырвался легкий вздох облегчения.
— И так как роман будет длинный, я решил бросить работу журналиста и посвятить ему все свое время.
— Вот как! Это очень интересно.
— Я пришел к мысли, что большой роман, роман эпический — единственная возможность для писателя сказать свое веское слово миру. Вы, американцы, убедили нас в этом, и теперь писатели Европы смиренно идут по вашим стопам.
— Значит, вы считаете, что в этом деле нам принадлежит пальма первенства?
— Несомненно. Я это понял, когда в последний раз был в Париже. Там все зачитывались в то время романом громадных размеров. Вы понимаете, людям хотелось отдохнуть от легковесных банальностей и пустячков, к которым так склонна французская литература. И вот, взяв в руки нашумевший роман, я увидел, что это перевод с американского. Назывался он «Parti avec la Flatuosite» [23]. К сожалению, фамилия автора выскочила у меня из памяти. Весь литературный Париж был без ума от этой книги. Если бы не запрещал устав, автора избрали бы во Французскую Академию.
— Ого! Я непременно сообщу об этом нашей публике, когда вернусь в Штаты.
— И вот тогда я решил писать гигантский роман. Американская литература, с которой я знаком, помогла мне понять, чего не хватает нашим европейским романам: того социального звучания, которое есть в ваших.
— Социальное звучание. Да, вы, конечно, правы — это есть в нашей литературе. А можно узнать, мистер Уэлтон, какова тема вашего романа?
— Тема социальная. Столкновение двух семей. Каждая из них представляет собой некое социальное целое и вместе с тем комплекс сложных личных отношений.
— Браво, сэр! Если я не ошибаюсь — а ошибаюсь я редко, так как достаточно хорошо знаю людей, — вы внесете в европейский роман небывалую глубину содержания. А как вы думаете развить эту тему?
— Начинается с того, что молодой человек и девушка встретились и влюбляются друг в друга.
— Прекрасное начало!
— Каждый из них знакомится с семьей другого — то есть с отцом, матерью и другими родичами.
— Отлично. Ну, и что же дальше?
— При дальнейшем знакомстве обе семьи сходятся теснее: родители с родителями, дедушка и бабушка — с дедушкой и бабушкой, и остальная родня жениха — дяди, тетки, кузены и кузины — с родней невесты. Возникают всякие личные отношения, и хорошие, и дурные: тут и дружба, и любовные связи, и антипатия, вражда, отношения натянутые и, напротив, сильное взаимное влечение. Путем такого сложного и многообразного взаимопроникновения обе семьи почти срастаются в одну двухполюсную общественную подгруппу.