— Я хотел говорить подробно о тех переворотах, которые произвела Америка в области литературного стиля. Об остром, «пулеметном» слоге ее беллетристики, столь созвучном нашему веку механизации, — стиле, предугаданном на заре современной науки Фрэнсисом Бэйконом. И затем — о том основательном методе, по которому пишутся в Америке ученые труды, благодаря чему они уподобляются дословному переводу с немецкого. Но, чтобы не утомлять вас, я без всяких проволочек предложу тост: «За американскую литературу и за ее представительницу, мисс Марджорем Каспидор!
Выпили со смаком. Мисс Каспидор встала, чтобы ответить на тост. Она не совсем твердо держалась на ногах.
— Леди и джентльмены, мне, конечно, очень приятно, что мое имя здесь упоминалось в связи с таким тостом. Перед самым отъездом в Европу я выступала в Уэстчестере, в женской Лиге культуры. Я рассказала нашим женщинам о целях комитета, о том, что я лично собираюсь делать в Европе. Они проявили ко всему этому горячий интерес. Председательница Лиги, супруга мистера Джошуа Бакуита Третьего, дала мне наказ: «Скажите им там, в Европе, что Уэстчестер желает возрождения европейской литературы». Я очень рада, что могу передать вам эти слова, которые вас, несомненно, воодушевят. Благодарю вас, леди и джентльмены!
И в полном изнеможении мисс Каспидор села на место.
Внизу, в зале, вскочил Мертон и предложил выпить за отсутствующего лорда Клигнанкорта — тост, требовавший, чтобы вновь были наполнены стаканы. Их осушили до дна.
Потом Софи Трегаллик, к общему удивлению, предложила выпить за здоровье Гарстенга, а вслед за ней выступил Фикенвирт с панегириком английской литературе, который грозил затянуться. К счастью, оратор был уже сильно на взводе и смог произнести лишь несколько бессвязных фраз. Прослезившись от умиления, он обвел всех прищуренными глазами, потом встряхнулся и, сдерживая волнение, прокричал «гип-гип-урра!», после чего тяжело шлепнулся на стул, как проткнутый мешок с песком. Тост был какой-то неопределенный, но его приняли с не меньшим жаром, чем предыдущие. Настроение в зале заметно повысилось.
Кэдби провозгласил тост за Лили Марлен, Элистер — за архиепископа Кентерберийского. Чарлтон — за литературное приложение к «Таймс». Казалось, взрывам энтузиазма не будет конца. Гарстенг был близок к отчаянию, но не решался пресечь эту торжественную демонстрацию дружбы, которая, видимо, очень пришлась по душе американским гостям.
Наконец, увидев, что Порп пытается высморкаться в манишку, он решился и уже привстал было со стула, но бдительный Уэлтон опередил его.
— Ну, господа, не будем задерживать больше наших гостей. Мистеру Купферстечеру и мистеру Гарстенгу нужно еще о многом потолковать между собой. Но раньше, чем они нас покинут, давайте пропоем наш гимн Клигнанкорт-холла.
В зале все опять стали изучать листки, которые нашли под своими тарелками.
— С вашего позволения, — продолжал Уэлтон. — Я буду запевать, а вы подхватывайте припев.
Предложение было разумное, ибо одному только У Элтону текст песни был заранее известен. Во весь свой могучий голос он затянул этот «гимн» на мотив, тут же им сочиненный и свидетельствовавший, что автор его не очень-то музыкален. Остальные, выполняя его указание, только выкрикивали хором припев:
«Слава тебе, творчества приют», —
Так писатели поют, поют, поют!
Славим тебя, благородный лорд,
Наш патрон Клигнанкорт, Клигнанкорт!
Мы строчим и строчим целый день напролет,
А под вечер бежим отдыхать от работ.
И кричим: «Ура, ура, ура!
Писательская братия весело живет.
Ура, ура, урра!»
Когда мощный хор потряс стены, Купферстечер наклонился к уху Гарстенга и сказал с чувством:
— Верите ли, душа радуется! Я встретил здесь то, чего мне часто не хватало в Англии. Вы умеете отдыхать и веселиться! Когда я гостил в Оксфорде, я спросил у ректора Бэллиолского колледжа, можно ли услышать «боевой клич» студентов. Он ответил, что ничего такого у них нет. «Вы не шутите?» — спросил я. Но он меня уверил, что ни в одном английском колледже у студентов нет ни своего «боевого клича», ни любимой песни, ни запевал — ничего. И знаете, что я ему сказал? «В таком случае ваши парни просто педанты, заплесневелые сухари». Я все-таки не поверил ему, навел справки, и мне удалось узнать, что только в одном колледже, наиболее передовом — он называется Кибл, — есть у студентов традиционная песня, да и та очень академичная, в ней воспеваются открытия Дарвина и Гекели. После этого мне особенно радостно, сэр, видеть сегодня, как веселится ваша молодежь. Здесь кипит жизнь! И могу вас заверить, мой рассказ об этом произведет в Штатах большое впечатление. Мистер Уэлтон, нельзя ли мне получить текст вашей песни?