— Да кто же вы такие? Актеры? — спросил сильно заинтересованный Халлес.
— Бог с вами! Нет! Мы просто бедные угнетенные писатели — как и вы, вероятно?
— Да, вы угадали. Мой комиссионер направил меня сюда. Он сказал, что придется делать какую-то литературную работу.
— А кстати, кто ваш комиссионер?
— Кларкснуэл.
— Вот как! Знаете, я тоже пользуюсь его услугами. Неплохой старикан, старается для нашего брата. Уж если он вас послал сюда — значит вы писатель хороший.
— Не знаю, хороший или нет. Раньше мне казалось, что у меня есть что сказать людям и что я умею писать. Но теперь я уже в этом не уверен.
— Понятно. Все мы это пережили. Пишешь, пишешь — а тебе почти все возвращают из редакций обратно, и не заработаешь даже на кусок хлеба. Чтобы иметь хоть какой-нибудь верный заработок, берешься за переводы, за любую литературную поденщину. Кому-кому, а мне это знакомо! Как-то я взялся написать историю одной торговой фирмы, которая изготовляет жестяные ковши и ведра для мусора. Сколько труда было положено! Ну и работа! Она отнимает уйму времени, высасывает из человека всю энергию, которая нужна для творчества. Да, да, дорогой мой, все мы прошли через это...
— Вот как!
— Наверно, и вам надоело голодать, и когда все, кроме пишущей машинки, было снесено в ломбард, а за квартиру нечем было заплатить, вы отправились к старику Кларкснуэлу и сказали ему, что положение у вас безвыходное.
— Да, приблизительно так оно и было. На всякую литературную мелочь — статьи, короткие рассказы — такой спрос, что Кларкснуэл, да и другие комиссионеры попросту не берутся их пристраивать. Проценты, которые они получают с напечатанного материала, не окупают даже расходов на упаковку и марки для рассылки по издателям рукописей, которые они тщетно пробуют им навязать.
— Знаю, знаю, можете не объяснять. И вы, конечно, пробовали сами обивать пороги редакций, а толку от этого было не больше. Так?
— Да, именно так. Тогда Кларкснуэл сказал, что он кое-что для меня придумал, и взял у меня пачку моих рассказов. А недавно он вызвал меня к себе и объявил, что, если я согласен ехать в деревню, он может устроить меня на работу, где у меня будет небольшой, но верный заработок, комната и сытая кормежка три раза в день. Я в то время уже готов был пойти на все. Впрочем, у меня еще хватило самоуважения спросить, что именно я должен буду делать. И мне было сказано: «Писать. Писать все, что вам поручат, и примириться с тем, что это будет печататься не под вашим именем». Я подумал, что речь идет о работе в какой-то газете, а Кларкснуэл говорит: «Нет, вы будете «невидимкой», писать за других». В первую минуту я встал на дыбы, но пустой желудок быстро убедил меня согласиться. Правда, старик уверял, что у меня будет достаточно свободного времени, и я смогу писать и для себя. Он даже настойчиво советовал мне дописать здесь роман, с которым я вожусь вот уже второй год.
— Что ж, все обстоит именно так, как сказал вам старик. Мы делаем то, что от нас требуется, а за это нас кормят и платят жалованье. У нас нормированный рабочий день, а за сверхурочную или экстренную работу плата особая. В свободные часы мы можем делать что угодно. И кое-кто действительно дописывает здесь начатые книги. Вот, например, Элистер — тот болван, что пытается говорить по-йоркширски, — в прошлом месяце, он напечатал где-то свой роман. А Чарли — тот, что в блузе, — написал биографическую повесть, она весной выйдет в свет. В общем, когда преодолеешь естественное отвращение к этому делу, здесь не так уж плохо, и когда человека кормят регулярно каждый день, ему это, знаете ли, начинает нравиться.
Тут в трактире чей-то голос прокричал несколько раз:
— Джентльмены, пора! Закрываем!
— Ага! — Чарлтон облегченно вздохнул и встал. — Конец мученьям! Теперь вот только поможем вытурить из трактира всех пьянчужек — и можно идти в усадьбу. Ну-ка, ребята, подсобите!
Все двинулись за ним в трактир. Там было человек десять посетителей, все пожилые или средних лет. Некоторые уже нетвердо держались на ногах, опирались о стойку, а один даже навалился на нее грудью, вытянув руки и уткнувшись лицом в лужицу пива. Двое, покачиваясь, стояли посреди комнаты и, положив друг другу голову на плечо, мрачно бубнили что-то. Несколько человек сидели, привалившись друг к другу, на скамье, а один лежал на полу.