Хэддл пошел справиться.
— Ну, а нам, деревенщине, надо снять наши доспехи и умыться. Мы скоро вернемся. Когда приведете себя в порядок, приходите сюда. Кто-нибудь поведет вас завтракать.
В этом доме трудновато ориентироваться.
Хэддл вернулся, молча взял чемодан и повел Халлеса коридором, потом по лестнице на второй этаж и опять по коридору — в отведенную ему комнату. Комната была маленькая, обставленная точь-в-точь как в студенческих общежитиях. Сходство было настолько разительное, что Халлес чуть не спросил, когда надо явиться к ректору, и невольно поискал глазами на стене «правила» насчет того, когда здесь тушат свет и запирается входная дверь, где лежат ключи для запоздавших и так далее. А разрешается ли здесь принимать у себя в комнате представительниц другого пола? Странно: он сейчас впервые за много лет снова испытывал то беспокойное чувство неуверенности в себе и нечто вроде благоговейного трепета, которые испытывает новичок в храме науки.
Он с удовольствием убедился, что из «горячего» крана течет действительно горячая вода, и основательно умылся. Утираясь, он подошел к окну. Эге, Чарлтон-то был прав! Это кирпичное здание и в самом деле безобразно. Похоже на товарный склад при железнодорожной станции. Видно, покойный граф был верен аристократическим традициям и к наследию предков добавил нечто совершенно в духе своего времени.
Кое-как найдя дорогу, Халлес сошел вниз, в холл, и остановился у парадной лестницы. От первой площадки, где стена была увешана громадными портретами, лестница разветвлялась надвое и уходила на второй этаж. Холл был просторный и тоже весь увешан картинами. Халлес не нашел среди них на одной, написанной позднее начала девятнадцатого века.
Из бокового коридора появился один из тех, кого он встретил у трактира.
— Пошли! — сказал он Халлесу. — Вы, наверное, умираете с голоду? У меня уже слюни текут, как у павловских собак. Кстати, позвольте представиться: Джеффри Портер. Вы вряд ли запомнили наши фамилии там, в деревне: такой тарарам хоть кого мог ошеломить!
Портер привел новичка в небольшую комнату, где был накрыт стол, а на буфете приготовлены холодные закуски. Войдя, он поздоровался с человеком, который уже завтракал на дальнем конце стола. Этого широкоплечего седого мужчину с массивной челюстью Халлес видел в первый раз.
Они с Портером сели на другом конце стола и принялись за салат и холодное мясо.
— Интересно, как вам здесь понравится. Эндрью уже, кажется, описал вам обстановку.
— Да, в общих чертах. Но скажите: если тут работает артель «невидимок» — что делает среди вас Артур Гарстенг?
— Ну как же — ведь это его затея, и теперь он ведет все дело. Он где-то познакомился с лордом Клигнанкортом, и когда тот стал ему рассказывать печальную повесть своих бесплодных усилии сохранить родовое поместье, Гарстенга осенила блестящая идея. Они с Клигнанкортом стали компаньонами и создали солидное предприятие, в котором мы все теперь работаем. «Концерн» наш процветает. Мы выпускаем всевозможные товары — статьи, рассказы, обозрения, монографии, тексты для радиопостановок, мемуары артистов и знаменитых государственных деятелей... Все модные писатели пользуются нашими услугами. Каждому ребенку ясно, что выпускать столько продукции, сколько выпускают Уэлк, Чемпернаун. Пиблс и другие наши неиссякаемые кладези литературы, — попросту выше сил человеческих. Возьмите любую газету, или журнал, или вы найдете там одни и те же широко известные примелькавшиеся имена. Какой бы новый журнал ни начали выпускать — якобы для того, чтобы выдвинуть молодых писателей, — загляните в него и что вы увидите? Все те же знакомые имена. Эти господа всегда выступают по радио, читают доклады, ездят пожинать лавры в Америку. По меньшей мере раз в год каждый из них выпускает книгу в три обхвата. Как же они умудряются, а?
— Не понимаю. Меня самого это часто удивляло.
— А дело объясняется очень просто: громадная часть их продукции пишется здесь. Мы сочиняем для них все мелкие вещи — и даже некоторые большие романы.
— Мошенники! — буркнул седой мужчина на другом стола.
В эту минуту вошло еще несколько человек.
— Aй-ай-ай, как не стыдно! — сказал один из них, грозя седому пальцем. — Опять вы выражаетесь непочтительно о великих людях! Да еще при новичке!
Седой на секунду поднял глаза, утомленно и сердито глянул на всех и снова занялся сыром и печеньем.
«Странная у него кожа — как будто она никогда не нуждается в бритве? — подумал Халлес. — Скопец, что ли?»
Вошедшие взяли с буфета тарелки с едой и сели за стол. Седой утер рот большим цветным платком, встал и пошел к двери. Халлес проводил глазами эту громоздкую фигуру — и вдруг со стуком уронил нож на тарелку. На седом юбка!