Четыре часа дня, и Уокер приходит первым за десять минут до встречи. Он заказывает чашку кофе и потом сидит, ожидая, полчаса, все более и более склоняясь к тому, что она не придет, но только он решает уйти, появляется Марго. Той же медленной отвлеченной походкой, с еле заметной улыбкой на ее губах, целуя его в обе щеки, она садится на стул напротив. Она не извиняется за опоздание. Марго — совсем не такой человек, а он и не ждет этого от нее; он никогда и не думал, чтобы она вдруг начала жить по чужим правилам.
En franзais, alors? говорит она.
Да, отвечает он по-французски. Потому я и здесь. Практиковать мой французский. Поскольку я знаю только одного человека здесь, кто говорит по-французски, я надеялся, что смогу практиковаться с тобой.
А, вот как. Хочешь, чтобы я продолжила твое обучение.
Образно говоря, да. Но не только для разговора. Мы не должны только и делать, что говорить, если ты не желаешь.
Марго улыбается и меняет тему разговора, спросив у него сигарету. Прикурив для нее Gauloise, Уокер смотрит на Марго и неожиданно понимает, что никогда не сможет отделить ее в своем сознании от Борна. Странная мысль, но она вдребезги разносит игривое настроение. Глупец, что позвонил ей, говорит он себе, глупец, что думал увлечь ее в кровать, будто ничего не случилось весной. Даже если Марго более не часть жизни Борна, она всегда будет с ним в памяти Уокера, и взгляд на нее равносилен взгляду на Борна. Не в силах остановиться, он рассказывает ей о прогулке по Риверсайд Драйв майским вечером после ее отъезда из Нью Йорка. Он рассказывает ей об ударе ножом. Он говорит ей прямо, что Борн, без сомнения, убийца Седрика Уилльямса.
Он осторожно наблюдает за лицом Марго во время рассказа кровавых подробностей той ночи и последующих дней, и, наконец, она начинает казаться для него нормальным человеком, живым существом с таким же сознанием и возможностью испытывать боль, и, несмотря на нежные чувства к Марго, он обнаруживает, что испытывает наслаждение, причиняя ей боль, уничтожая ее веру в человека, с которым она жила два года, и которого она, скорее всего, любила. Марго плачет. Может ли быть так, что он старается причинить ей боль сейчас от того, как она обращалась с ним в Нью Йорке. Месть ли это за то, что он был брошен ею безо всякого предупреждения в самом начале их связи? Нет, не похоже. Он говорит с ней так, потому что понимает — он не сможет видеть ее без вида Борна, и сейчас он видит ее в последний раз, и ему хочется рассказать ей всю правду перед их расставанием. Когда он заканчивает рассказ, она встает и убегает в туалет.
Он не уверен, если она вернется назад. Она забрала свою сумку, а погода на улице теплая, на ней не было ни плаща ни куртки, когда она вошла в кафе, так что ничего не осталось от нее за их столом. Уокер решает подождать пятнадцать минут, и, если она не вернется за это время, он встанет и уйдет. А пока она просит официанта принести ему питье. Нет, в этот раз, не кофе, говорит он. Пиво.
Марго отсутствует уже десять минут. Когда она вновь появляется на ее стуле, Уокер замечает ее набухшие веки, матово блестящие глаза, но косметика вновь на месте, и ее щеки более не покрыты потеками маскары. Он думает: тушь Гвин в ночь дня рождения Энди; тушь Марго сентябрьским днем в Париже; потеки маскары смерти.
Прости меня, она говорит приглушенно. Эти вещи в твоем рассказе… я не знаю… я не знаю, что и думать.
Но ты веришь мне, да?
Да, я верю тебе. Никто не придумал бы такой истории.
Извини. Я не хотел огорчать тебя, но я подумал, ты должна знать о случившемся — на всякий случай, если вдруг надумаешь вернуться к нему.
Странным образом, я не сильно удивлена…
Борн бил тебя?
Однажды. Пощечина. Тяжелая, злая пощечина.
Только однажды?
Только однажды. Но в нем всегда была жестокость. Под всем его обаянием и резкими шутками — настоящая злость, настоящая жестокость. Тяжело признаться, но мне это нравилось в нем. Никогда не знать — верить ему или нет, никогда не знать — что он будет делать. Тогда он ударил меня только однажды, но дрался несколько раз, когда мы были вместе, с другими мужчинами. Ты видел его гнев. Ты знаешь, каким он становится, когда выпьет. Я думаю, он такой с армии, с войны, от того, что происходило во время войны. Пытки заключенных. Однажды он признался мне, что пытал заключенных в Алжире. На следующий день он все отрицал, но я не поверила ему, хоть и сделал вид. Первый рассказ был правдой, я знаю это.
А что за нож в его кармане? Это тебя не пугало?