Rue de Verneuil, субботнее утро. Первые полчаса Уокер говорит о Сесиль, пытаясь успокоить волнения Хелен из-за чувств дочери к нему и убедить, что ситуация не такая уж и отчаянная, как она могла подумать. Он рассказывает ей о разговоре с Сесиль в четверг (умолчав, что состоялся утром, когда она должна была быть в школе) и говорит об открытости их отношений. Сесиль знает, что его сердце все еще не здесь, что он все еще переживает разрыв с кем-то в Нью Йорке и совершенно не в состоянии начинать новые романтические отношения ни с кем.
Это правда, спрашивает его Хелен, или Вы просто придумали это, чтобы не обидеть ее?
Я не придумал, говорит Уокер.
Бедняжка. Трудное время для Вас.
Да. Но это не значит, что я не заслужил этого.
Не обратив внимания на загадочную фразу, Хелен продолжает: А что она сказала, когда Вы рассказали о Вашей… ситуации?
Она сказала, что поняла.
И это все? Не было никаких сцен?
Нет. Она была очень сдержанна.
Поразительно. Совсем непохоже на нее.
Я знаю, внутри — она вся натянута, мадам Жуэ, я знаю, она чувствует себя очень ужасно, но она — поразительный человек; и мне кажется, она гораздо сильнее, чем можно предположить.
Это, конечно, лишь Ваше мнение, но я хотела бы надеяться, что Вы правы.
Еще одно, и это будет Вам интересно, Вы сказали мне, что у нее нет никакого опыта общения с мужчинами — это неправда.
Надо же. И где у нее приключился этот опыт?
Я и так сказал слишком много. Если хотите знать больше, спросите сами у Сесиль. Я не шпион, в конце концов.
Я бестактна. Вы абсолютно правы. Простите за этот вопрос.
Я хотел сказать, что Сесиль взрослеет, и, похоже, Вы должны принять это. Вы не должны больше так беспокоиться о ней.
Это невозможно — не беспокоиться о ней. Это моя работа, Адам. Я беспокоюсь о Сесиль. Я беспокоюсь о ней всю мою жизнь.
[После слова жизнь в рукописи Уокера — разрыв, и разговор внезапно заканчивается. До этого места заметки были непрерывными, страницы плотно написанных без пропусков кусков текста, но здесь появляется пустое место величиной с четверть страницы; и, когда текст возобновляется ниже пустого места, интонация повествования меняется. Не так уж много и осталось в этой истории (мы на 28-ой странице сейчас, в трех страницах от конца), но Уокер отходит от тщательного, детального рассказа и быстро прописывает последние события повествования. Я могу только предположить, что он был на середине разговора с Хелен, закончив работу на день, и, когда он проснулся на следующее утро (если и спал вообще), его здоровье сильно ухудшилось. Это были последние дни его жизни, не забудьте, и он должно быть чувствовал себя слишком опустошенным, слишком вымотанным, слишком слабым, чтобы продолжать рукопись. Даже ранее, в первых двадцати восьми страницах, я заметил медленное, но нарастающее колебание его силы, потерю внимания к деталям, но сейчас он настолько обессилел для работы, что смог лишь перечислить последующие события. Он начинает Осень пространным описанием отеля, он упоминает, во что был одет Борн на их первой встрече в кафе, но понемногу описания исчезают, уступая место внутренним мыслям. Он прекращает говорить об одежде (Марго, Сесиль, Хелен — ни одного слова, во что они были одеты), и, только считая очень важным для смысла, он утруждает себя описанием окружения (пара фраз об атмосфере в Vagenende, пара фраз о квартире Жуэ), но в большинстве своем история состоит из мыслей и диалогов, о чем думают люди и о чем говорят. На последних трех страницах приход его кончины неостановим. Уокер исчезает из мира, он чувствует, как жизнь медленно покидает его тело, и, все же, он собирается с последними силами, садится за компьютер и доводит историю до конца.]
У. и Х. за обеденным столом. Кофе, хлеб и масло, чашка йогурта. Осталось совсем немного для разговора о С. Чтобы успеть, он должен подтолкнуть Х. в нужном направлении, начать говорить об ее муже, о Борне. Должен убедиться во всем перед разговором. Борн говорил о свадьбе весной, М. повторила это с добавлением информации о разводе, С. не опровергает, но с Х. еще не затронули эту тему. Как начать? Он начинает, упоминая Рудольфа, описывая их встречу в Нью Йорке в апреле, ничем не выдавая, что они далеко не друзья, затем рассказывает о возвращении Борна из Парижа в мае и как тот был воодушевлен, когда объявил о женитьбе на ней. Это правда? Х. кивает головой. Да, правда. Затем она говорит, что это было самое трудное решение в ее жизни. Захлебываясь словами, она начинает говорить об ее муже, рассказывает об автомобильной аварии в Пиренеях, неосторожный поворот, и машина падает в пропасть, госпиталь, страдания прошлых шести с половиной лет, подавленная происшедшим С. — поток слов, затем поток слез. У. с трудом продолжает разговор. Слезы стихают. Она извиняется стыдливо. Как странно, что она доверяет свою душу ему, говорит она, молодому человеку из Нью Йорка, который чуть старше ее дочери, еле знакомому. Но Рудольф очень высокого мнения о Вас, и Вы так добры к С. — может быть, это и есть причины для ее откровений.