Как реагировал Борн?
С огромным уважением. Он сказал, что понял, отчего она не решилась, что преклоняется перед ней за ее верность и мужество, что он понимает — она экстраординарная и благородная женщина. Совсем не то, что можно было ожидать от него, но это было так. Он вел себя изумительно.
Сколько лет после этого жил Ваш отец?
Полтора года. Он умер в январе семидесятого.
Борн вернулся со своим предложением?
Нет. Он уехал из Парижа после шестьдесят восьмого и начал преподавать в Лондоне. Мы видели его на похоронах моего отца, и через несколько недель после этого он написал моей матери длинное, очень сердечное письмо о прошлом, но это уже был конец. Вопрос женитьбы больше никогда не возникал.
А Ваша мать? Нашла ли она кого-нибудь?
У нее были мужчины, но она так и не вышла замуж.
А Борн уехал в Лондон. Встречались ли Вы с ним когда-нибудь после этого?
Однажды, через восемь месяцев после смерти моей матери.
И?
Извините. Не думаю, что смогу рассказать об этом.
Почему?
Потому что если я начну рассказывать Вам о случившемся, я не смогу объяснить, каким странным и неприятным было это для меня.
Вы хотите меня заинтриговать?
Немного. На Вашем языке, я не смогу рассказать ничего, но Вы сможете прочесть, если захотите.
О, понятно. И где этот Ваш загадочный текст?
В моей квартире. Я веду дневник с двенадцати лет, и я написала довольно много о случившемся в доме Рудольфа. Глазами очевидца, если хотите. Я думаю, Вам будет интересно. Если так, я могу скопировать страницы и принести их Вам сюда завтра. Если Вас не будет в номере, я оставлю копию на регистрации.
Спасибо. Это очень щедро с Вашей стороны. Не могу дождаться, чтобы прочесть их.
А сейчас, сказала Сесиль, широко улыбаясь и доставая из ее кожаной сумки красную тетрадь, давайте перейдем к вопроснику для НЦНР?
На следующий день, когда моя жена и я вернулись в отель после длительного обеда с ее сестрой, меня ожидал пакет. В дополнение к скопированным страницам ее дневника Сесиль приложила короткое письмо. Она благодарила меня за угощение виски, за терпение во время ее гротескных и неприличных слез и за предоставление столь длительного времени для разговора об Адаме. Затем она извинилась за неразборчивый почерк и предложила помощь, если у меня возникнут трудности с расшифровкой. Я нашел ее почерк очень разборчивым. Каждое слово было понятно, ни одно слово, ни один знак не смутил меня. Дневник был написан, конечно, на французском языке, и то, что следует ниже, — мой перевод на английский, предлагаемый с полного разрешения автора.
У меня нет ничего добавить. Сесиль Жуэ — последний человек из истории Уокера, кто еще жив, и потому, что она — последняя, получается, что она и должна сказать последнее слово.
4/27. Пришло письмо от Рудольфа Борна. Шесть месяцев после происшедшего, он только сейчас узнал о смерти Мамы. Сколько времени прошло, когда я видела его в последний раз, слышала о нем? Двадцать лет, кажется, может, и все двадцать пять.