— Что касается смерти американца, вряд ли. Но в любом случае спасибо.
С полудня и до вечера Сакач пролежал на пляже «Палатинус», а сидящий у него в голове стрелочник пускал вагоны с сортировочной горки в таком порядке, в каком ему хотелось. Вечером он передал Гере краткое донесение по телефону и по телефону же простился с Петером и Шари. Его сон не нарушили даже таинственные намеки Петера.
Скорый поезд был набит людьми, отправляющимися на Сегедские игры. Сакач намеренно решил воспользоваться железной дорогой — он хотел прибыть в город как можно незаметнее. Его сотрудники еще на рассвете сели в машину, он договорился встретиться с ними после полудня.
Вагон мягко покачивался. Сакач прислонил голову к стенке и задремал. Его разбудили громкие голоса, стук, музыка. В углу пристроилась компания молодежи. Транзистор гремел на полную мощность.
«…актриса. Никто бы не подумал, что рыболов с берега Дуная окажется на эстраде в Канне среди призеров…» Голос диктора заглушили треск, шум, громкая музыка, выкрики.
— А ну, поверни обратно на станцию Кошшута!
— Думаешь, если принес паршивый транзистор, можешь командовать?
— А тебе информация нужна? Больно грамотный!
«…мы отыскали его в маленьком будайском ресторанчике. Он сидел за столиком перед бутылкой вина. Заметив нас, он дружески показал рукой на место рядом с ним. И тогда в соответствии с обстановкой я рассказал ему один из анекдотов о Дюле Круди: знаю, что такое сто граммов, знаю двести, знаю — пол-литра, но что такое…»
— Сделай потише!
— Бразилец уверяет, будто в этой программе будет югославская певичка…
— Я кому сказал, переведи на Кошшута!
— Больно силен, да? Сейчас поговорю с тобой по-другому…
«…Дино Раджио я застал в „Геллерте“. На мой вопрос, чем он увлекается, певец ответил: „Mio favoritto trattenimento“». Итальянская речь куда-то уплыла, и репортер продолжал по-венгерски: «Мое любимое времяпрепровождение — бильярд. К сожалению, здесь, в Будапеште, у меня не хватает времени им заниматься, хотя я до безумия люблю эту игру. У себя дома, в Нью-Йорке, я каждое утро провожу за шарами…» — «Благодарю вас, маэстро, mille grazie, maestro».
Бильярд…
Стрелка щелкнула, последний вагон покатился на место. Сакач откинул голову назад и мирно проспал до самого Сегеда.
Забросив свой чемоданчик в гостиницу, он пешком отправился к собору. В Сегеде он был впервые.
Огромный лиловый автобус развернулся рядом с ним и остановился возле церкви Обета. На боку автобуса сверкали белые буквы: «Society for the prevention of cruelty to animals, Glasgow», что в переводе означает: «Общество покровительства животным, Глазго». Дверца автобуса открылась, из нее торопливо начали выходить шотландские туристы, вслед за ними показалась знакомая фигура. Сакач не поверил своим глазам. Он шагнул ближе — сомнений нет! Теперь он понял, на что намекал вчера вечером Петер. Будучи музыкантом, он кое о чем догадался и тоже поспешил в Сегед. Чтобы быть под рукой? Чтобы помочь? Очень мило с его стороны, но за каким чертом его потянуло к шотландским защитникам животных и что ему нужно в соборе?
Сакач незаметно пристроился к группе туристов, и ему удалось насладиться следующей сценой.
Петер Гонда присоединился к шотландцу, который вышел из автобуса последним, — вероятно, в надежде проникнуть в собор вместе с группой. Шотландец же счел его помощником гида, и поэтому охотно пустился в разговор. Он явно обрадовался, найдя в Петере единомышленника. Петеру пришлось выслушать горячую речь о том, что мышей следует считать домашними животными (Общество занималось защитой только домашних животных); это не значит, что их нельзя истреблять, напротив, они вредны, но надо избавить бедняжек от мучений, предшествующих смерти в том случае, если они встречают ее в лапах кошки.
Сакач чуть не лопался от нетерпения, однако покорно следовал за ними до ворот собора. Петер довольно бегло болтал по-английски.
— I'm afraid I'm not yet able to like mice enough (боюсь, я пока не в состоянии в достаточной мере любить мышей). Но у меня есть тоже зверек, ежик, a hedgehog named Оттокар. What is your opinion?
Он говорил об Оттокаре так, словно тот здесь присутствовал. Возможно, он распространялся бы на эту тему и дальше, но шотландец неожиданно застыл на месте, смерил своего провожатого с головы до ног разочарованным взглядом и холодно заявил:
— About hedgehogs there can be no opinion at all (что касается ежей, то по этому поводу у меня нет никакого мнения). Hedgehogs are not domestik animals (ежи не принадлежат к домашним животным).
И он поспешил вперед.
Петер негодующе посмотрел ему вслед. Это еж-то не домашнее животное! Он пожал плечами, отошел от туристов, осматривающих церковь, и, ускользнув от очей гида, поспешил к ведущей на хоры лестнице.
Сакач двинулся за ним.
Петер подошел к перилам, наклонился над ними, порылся в кармане, вытащил длинный блестящий предмет, сделал глубокий вдох и прицелился в боковой алтарь… В то же мгновенье стоявший внизу турист, с которым он ранее беседовал о мышах, повернулся и взглянул на хоры. Петер молниеносно вытолкнул свисток, засунул два пальца в рот и оглушительно засвистел. «Словно Чонакош из „Мальчишек с улицы Пал“», — мелькнуло в голове у Сакача, но он не стал вмешиваться, просто стоял в сторонке и наблюдал.
Стены церкви Обета, многократно усилив, отразили свист, туристы негодующе задрали головы вверх, гид поспешил к выходу и почти тут же вернулся в сопровождении полицейского в белом мундире и с резиновой дубинкой в руках. Полицейский бросил успокоительный взгляд на толпившихся в замешательстве шотландцев, затем с непроницаемым выражением лица двинулся на хоры.
Однако Петера там не было. Его эксперимент по милости друга мышей провалился — ему ничего не оставалось делать, как свистнуть на манер уличного мальчишки, не мог же он выставить себя дураком, выпучившим от напряжения глаза и дующим в беззвучный свисток. А теперь ему придется держать ответ за содеянное.
Полицейский ожидал Петера внизу.
— Пройдемте со мной.
Петер повиновался. Шотландцы делали вид, будто ничего не произошло. Когда они вышли за дверь, полицейский сказал:
— Предъявите документы. Это вы свистели?
— Товарищ старший сержант, мой свисток не свистит. Я просто…
— Дайте сюда! — Полицейский отобрал у него вещественное доказательство и покачал головой. — Бросовая игрушка! Попробуем-ка! — и подул в свисток.
Два молодых человека, стоящих на лестнице, громко захохотали. С головы каменного льва испуганно вспорхнула стайка голубей. Петер ждал.
Вдруг за его спиной раздался хорошо знакомый голос.
— Отставить, сержант! Поручите мне этого хулигана. Я старший лейтенант Сакач.
Полицейский проверил удостоверение Сакача, скороговоркой доложил о происшествии, откозырял и исчез. Ему было стыдно: прослужив пятнадцать лет в полиции, он не мог выдавить ни звука из какого-то паршивого свистка.
— Что это за безобразие? — хмуро спросил Сакач.
— Работаю под частного детектива, — ухмыльнулся Петер.
— Значит, и ты догадался?
— Кое-что предполагаю. И мне было любопытно, окажется ли картина в алтаре «музыкальнее» Оттокара? А саму картину не жаль. Ценности не представляет. Ну, поговорим?
— Я и так слишком много сказал в прошлый раз. Есть такая штука: служебная тайна. И бдительность. Так-то, дружище. Игра идет не на жизнь, а на смерть.