При уходе от аэродрома я был обстрелян и предпринял противозенитный маневр. Мои товарищи ушли от базы раньше, чтобы нанести удары по аэродромам, как мы договаривались. Затем, так как у меня было мало горючего, я был вынужден лететь в Майами, потому что до условленного места посадки я бы не смог долететь. Возможно, что, прежде чем покинуть страну, они полетели на штурмовку какого-то другого аэродрома, например Плайя-Баракоа, где Фидель держит свой вертолет».
В Нью-Йорке председатель Кубинского революционного совета доктор Хосе Миро Кардона — сладкоречивый человек с профессорской внешностью — не смог побороть соблазн и опубликовал составленное в пышных выражениях заявление. Из своей штаб-квартиры в гостинице «Лексингтон» Кардона приветствовал «героический подвиг во имя свободы Кубы… совершенный сегодня утром несколькими летчиками кубинских военно-воздушных сил». Он сказал, что это не было неожиданностью, так как «совет поддерживал связь с этими храбрыми летчиками и вдохновлял их». Заявление Кардоны было плохим ходом, как показали дальнейшие события.
Только в 9 часов утра, через три часа после налета, радио Гаваны объявило о бомбардировке. Но еще в 7 утра советский посол на Кубе Сергей Кудрявцев, старый сотрудник КГБ, был замечен поспешно покидающим свою официальную резиденцию в кубинском военном автомобиле с двумя офицерами кубинской армии. Журналистам не удалось выяснить, куда он направлялся. В полдень, когда на улицах Гаваны и на крышах домов появились милисиано, вооруженные чехословацкими автоматами, членов дипломатического корпуса вызвали в министерство иностранных дел и сообщили, что Куба имеет доказательства, что налетом руководили Соединенные Штаты. Фидель Кастро опубликовал коммюнике, в котором говорилось, что он поручил своей делегации в Организации Объединенных Наций «открыто обвинить правительство Соединенных Штатов в агрессии. Если этот воздушный налет является прелюдией к вторжению, вся страна окажет вооруженное сопротивление. Родина или смерть!». Он призывал информационные агентства США рассказать правду мировой общественности.
Это была нелегкая задача. В Ки-Уэсте командир военно-морской авиационной базы Бока-Чика контр-адмирал Родам Макэлрой заявил: «Здесь произвел посадку один из похищенных бомбардировщиков В-26, совершивших сегодня утром налет на Гавану».
В Белом доме секретарь по делам печати Пьер Сэлинджер отрицал, что ему что-либо известно о бомбардировках. Он сказал, что Соединенные Штаты собирают информацию.
Драма, начавшаяся до рассвета на аэродроме в джунглях Никарагуа, переместилась теперь на международную арену — в здание Организации Объединенных Наций на берегу Ист-Ривер в Нью-Йорке.
Представитель Кубы Рауль Роа вышел на трибуну в начале заседания Генеральной Ассамблеи, посвященного конголезскому кризису. «Сегодня, в 6 часов 30 минут утра, североамериканские самолеты…» — начал он.
Резкий стук деревянного молотка председателя Ассамблеи ирландца Фредерика Х. Боленда прервал речь кубинца. Боленд напомнил Роа, что этот вопрос не стоит на повестке дня Ассамблеи. Тогда советский представитель Зорин предложил созвать чрезвычайное заседание Политического комитета Ассамблеи, чтобы заслушать жалобу Кубы. Заседание комитета было назначено на вторую половину дня.
В 3 часа дня Роа выступил и обвинил Соединенные Штаты в «трусливом вероломном нападении» на Кубу с помощью наемников, обученных на территории Соединенных Штатов и в Гватемале «экспертами Пентагона и Центрального разведывательного управления». Он заявил, что семь человек было убито и многие ранены. Соединенные Штаты, добавил он, цинично пытаются утверждать, что налет был произведен дезертирами из кубинских военно-воздушных сил. Роа отметил, что заявление д-ра Кардоны о поддержании связи с теми, кто совершил налет, само по себе является нарушением законов о нейтралитете Соединенных Штатов.
Это был неприятный момент для представителя США в Организации Объединенных Наций Эдлая Стивенсона. Человек, который дважды баллотировался в президенты от Демократической партии только для того, чтобы увидеть победу Джона Ф. Кеннеди в 1960 году, теперь встал на защиту администрации. Только ближайшие советники Стивенсона знали в полной мере, насколько щекотливым и трудным было его положение. Позже распространился слух, что Стивенсону вообще ничего не было известно об операции в заливе Кочинос, но его советники знали фактическое положение дел.