Нелс был рад. Она перешла в более либеральный англоязычный университет Витватерсранда и полностью изменилась — организовывала демонстрации, писала статьи в подпольных изданиях, попадала в полицию. После окончания университета она осталась в Йоханнесбурге, занимаясь более или менее одним и тем же и меняя одну временную работу в офисе на другую.
А теперь она едет в Англию заниматься бог знает чем.
Мне пришло в голову, что «Лагербонд» может быть тайным обществом по борьбе с апартеидом. Я рассказала Зан, что к Нелсу приезжали Хавенга и Виссер, но она тоже ничего не слышала о «Лагербонде». Думаю, что я просто выдаю желаемое за действительность.
Нелс уже несколько дней в Лондоне. Хорошо, что его нет дома.
27 июля
Ко мне только что приходили из тайной полиции. Раньше я с ними никогда не сталкивалась. На пороге появился вежливый молодой человек в пиджаке и галстуке. Увидев Зан, он сказал, что хочет побеседовать со мной наедине. Дорис принесла нам кофе, мы сели и немного поговорили о саде. Ему понравились магнолии и клумбы с фейнбос, он поинтересовался, сколько лет дубу у входа в дом. Похоже, наши с Финнисом старания были оценены по достоинству.
Он поинтересовался, насколько близко я знаю Либби Вайсман. Я сказала, что очень хорошо, тогда он спросил, известно ли мне, что Либби — член Коммунистической партии. Я изобразила возмущенное негодование и поинтересовалась, есть ли у нее ограничения в правах. Он ответил, что пока нет, но они за ней пристально наблюдают. И добавил, что женщине в моем положении лучше держаться от нее подальше.
— В моем положении? — переспросила я. — Вы имеете в виду, что я жена владельца газет или что я гражданка Соединенных Штатов?
— И то и другое, — ответил он. — Мы верим в торжество закона в этой стране и относимся ко всем гражданам одинаково, независимо от национальности или семейного положения.
Услышав это, я поперхнулась кофе. Но я поняла, что он имел в виду. Это был сигнал: «Берегитесь!»
Зан явно нервничала — она не сомневалась, что полицейский приходил поговорить о ней. Узнав, что о ней он не сказал ни слова, она явно обрадовалась, а потом спросила, что ему было нужно. В ответ я только улыбнулась.
Я пишу эти строки и все еще улыбаюсь. Моя «подрывная» деятельность привлекла внимание тайной полиции! Потрясающе! Но чем больше я думаю об этом, тем тревожнее мне становится. Никогда раньше таких визитов мне не наносили — в основном благодаря соглашению, которое мы заключили с Нелсом сразу после свадьбы и которого я неукоснительно придерживалась последние двадцать лет. Я пообещала, что не стану принимать участие в «борьбе» или выражать приверженность «делу».
Нелс всегда знал, что я не стану скрывать своего мнения, и, кстати, это было одной из причин, почему он на мне женился. Однако это быстро обернулось неприятностями — сразу после свадьбы и покупки «Хондехука». Дорис тогда работала нашей служанкой всего неделю. Я тогда была совершенно не в курсе целой концепции домашних слуг, особенно тех, кто носит форму, но Нелс настоял на том, что они нам нужны, чтобы содержать дом и ухаживать за садом. Мы с Дорис сразу нашли общий язык. На третий день я застала ее всю в слезах. Ее брат попал в полицию — его поймали с пивом, а черным в те годы пить спиртное не разрешалось. Ей были срочно нужны двадцать рандов, чтобы внести за него залог. Она их не просила, но я дала ей нужную сумму, и Дорис была безмерно благодарна.
В следующую субботу я рассказала об этом на званом обеде, куда пригласили нас с Нелсом. Обед устраивал один из наиболее влиятельных бизнесменов Кейптауна — столп англоязычной общины и крупный рекламодатель. Его жена — непримиримая противница «черномазых» — была шокирована. Она сказала, что с моей стороны было глупо поверить служанке, тем более что я совсем ее не знаю, и мне еще очень повезет, если она все-таки вернет деньги. Скорее всего эта Дорис просто исчезнет. При этом подразумевалось, что вся ответственность за непослушание и распутство черных южноафриканцев лежит на таких, как я.
На это я ответила, что Дорис вполне можно доверять, и даже если я ошибаюсь, то они с братом наверняка потратят эти двадцать рандов лучше меня. Хозяйка вся пошла красными пятнами — ей не понравилось, что американка позволила себе критически отозваться об их стране. Для них это как красная тряпка.
— Вы не понимаете, — попыталась объяснить она. — Ваши черные совсем не такие, как наши.
— У меня нет черных. И у вас тоже, — ответила я.
Она скривилась.
— Вы что — коммунистка?
— Я готова признаться в том, что я коммунистка, если вы признаетесь в своем нацизме, — ответила я. Не очень-то вежливо, надо признать.
У нее отвисла челюсть, она обратилась к своему мужу:
— Джеффри! Я не потерплю присутствия этой женщины в своем доме! Будь добр, проводи ее, пожалуйста.
Нас разняли мужья, и до конца обеда мы соблюдали враждебное перемирие. Потом Нелс прочитал мне лекцию. Он сказал, что вопрос стоит очень просто: он не сможет заниматься газетным бизнесом, если я буду продолжать разговаривать с людьми подобным образом. Он также добавил, что если я стану общаться с радикалами, не важно какими — белыми или черными, то это подорвет его положение в обществе. Я поняла, что он хотел сказать. К тому времени я полностью разделяла его взгляды на то, как добиться перемен. Я понимала, какая важная роль отводилась в этом «Мейл» и другим изданиям, и не хотела подвергать эти газеты опасности из-за собственных амбиций. С тех пор я довольно скрупулезно придерживалась наших договоренностей. За эти годы мне часто хотелось участвовать в борьбе за перемены: ко мне не раз обращались разные люди с подобными предложениями, но я всегда отказывалась и объясняла почему. Мне кажется, они относились к этому с пониманием. Я направила всю свою энергию на разные благотворительные проекты: ликвидацию неграмотности, стипендии для черных и цветных студентов, больницы. Так я старалась внести свой вклад.
И все-таки избежать неприятностей не удалось. Неужели это действительно связано с моим визитом к Либби Вайсман? Или с тем, что Зан гостит у нас в доме? А может, все дело в «Лагербонде»? Я всегда считала, что могу рассчитывать за защиту Нелса, но так ли это сейчас? Я американская гражданка. Разве это не делает меня неприкасаемой? Или, наоборот, превращает в шпионку?
Раньше я полагала, что насилие и несправедливость в этой стране являются уделом других людей. А теперь это может затронуть меня.
Я должна быть очень осторожной и думать, что́ пишу в своем дневнике.
11
Мелкие неприятности и накладки являются неотъемлемой частью содержания любого аэродрома. Сегодня выяснилось, что в Лэнгторпе не оказалось ни одного мешка для трупов, что каким-то образом не было замечено при инспекции Управления гражданской авиации. Джерри сообразил это задним числом: формально без них аэродром не мог получить разрешения на эксплуатацию. Когда Кальдер и Джерри только стали владельцами летной школы, они не придавали особого значения таким мелочам, но скоро выяснили, что все требования УГА должны выполняться неукоснительно, даже самые, казалось бы, мелкие детали. Если УГА считало, что полеты небезопасны, если на летном поле где-то не хранятся мешки для трупов, то спорить с этим не следует. Так где же можно быстро раздобыть мешок?
Кальдер перевел взгляд на взлетно-посадочную полосу, где тяжело приземлился «пайпер-уорриор», и снова посмотрел на компьютер. Любопытство взяло верх, и он кликнул на иконку «Спредфинекс». Рынок облигаций упал еще ниже. Он потерял 29 тысяч фунтов.