Он выглядел плохо: лицо пожелтело, глаза нездорово блестели, редкие волосы торчали во все стороны.
— Не стоит сейчас ее беспокоить, Алекс, — сказал он.
— Я ненадолго. — Кальдер старался говорить спокойно. — На несколько дней я уезжаю в Южную Африку. Я просто хотел взглянуть на нее перед отъездом.
— В Южную Африку, говоришь? — Уильям расхохотался неприятным визгливым смехом, которого раньше Кальдер никогда от него не слышал. — Тебя что, это ничему не научило? Так и будешь совать нос в чужие дела?
— Извини. — Кальдер попытался обойти зятя.
Уильям схватил его за рукав:
— Я же сказал, что тебе туда нельзя!
Кальдер старался сохранять спокойствие. Медсестра прошла вперед, не подозревая, что он задержался.
— Я ее брат. Я имею право ее навестить.
— Она не хочет тебя видеть.
— Откуда ты знаешь? — поинтересовался Кальдер. — Мне сказали, что она не говорит.
— Я ее муж, — ответил Уильям. — Я знаю, что она думает.
Кальдер досадливо вздохнул и освободил рукав — как раз в это время за ним вернулась медсестра, и он прошел за ней в палату, где лежала Энн.
Как и Тодд, она была вся опутана трубками, а палата заставлена разными приборами. Первое, что бросилось Кальдеру в глаза, была левая рука в гипсе, потом, что под простыней на месте левой ноги ничего не было, и, наконец, перебинтованные щека и лоб. Нос и рот закрывала маска, глаза Энн были закрыты.
Он подошел ближе. Она открыла глаза. Он взял ее правую руку и тихонько сжал.
— Энни, это я, Алекс, — прошептал он.
Несколько мгновений она пыталась сфокусировать взгляд, при виде брата ее зрачки расширились, пальцы, тихо сжавшие ему руку, разжались. Она начала крутить головой — сначала чуть-чуть, потом сильнее.
— Энни! Это же я! — снова прошептал Кальдер уже настойчивее.
Энн отвернулась.
Медсестра положила ему руку на плечо:
— Пойдемте, нам не надо ее волновать.
Кальдер бросил последний взгляд на голову сестры, на короткие волосы, прилипшие к повязке на голове, и позволил вывести себя из палаты.
— Ну, что я говорил? — торжествующе встретил его Уильям. — Уходи и больше не возвращайся!
Кальдер промолчал и, пошатываясь, вышел в коридор. Ему хотелось убраться из больницы как можно скорее.
— Алекс!
Он обернулся. Это была Ким.
— Алекс! Что случилось?
Кальдер потер бровь.
— Я только что был у Энн.
— Что случилось? Ей стало хуже?
— Нет, — ответил он. — Она… — Он не мог даже выговорить. — Она не захотела меня видеть и отвернулась!
Ким сочувственно дотронулась до его руки.
— Наверное, она еще не пришла в себя окончательно. В следующий раз все будет по-другому.
Кальдер с трудом сглотнул слюну.
— Я в этом не уверен, Ким. Совсем не уверен.
— Пошли. Выпьем по чашке кофе.
Кальдер взглянул на коридор, в конце которого был кафетерий, и покачал головой:
— Извини, Ким, мне надо поскорее на воздух.
Он повернулся и решительно зашагал к выходу.
20
12 августа 1988 года
Наступила настоящая зима. Пока меня не было, несколько раз прогремели бури. Виноградники стоят голые, дубы потеряли почти всю листву. Стало значительно холоднее, а на вершинах гор, окружающих долину, появились белые полоски снега. После жары и влажности Америки в самый разгар лета такая перемена — настоящий шок.
Сегодня мы обедали с Джорджем. Найти покупателя для «Мейл» ему так и не удалось.
Я спросила его о Беатрис Пинар. Она получила степень магистра на факультете журналистики в Стелленбошском университете, причем окончила с отличием. Ее преподаватель предложил ей поработать несколько месяцев на «Зейл ньюс» в Филадельфии. Как я поняла, этим преподавателем был профессор Дэниел Хавенга. Судя по всему, с мозгами у нее все в порядке — Нелсу это понравится.
Я поделилась с Джорджем подозрением, что Дэниел является членом «Брудербонда». Джордж ответил, что ничуть бы не удивился: для академических кругов это в порядке вещей. Однако Джордж считает, что эта снежная королева Беатрис работает на тайную полицию. Сначала я решила, что он шутит, но он был совершенно серьезен. Редакторы газет не сомневаются, что правительство уже много лет пытается внедрить своих информаторов в отделы новостей. Журналисты постоянно стараются выявить таких лазутчиков в своих рядах. Когда кто-нибудь из его сотрудников работает над чем-то сенсационным, Джордж делает все, чтобы об этом знали только трое — он сам, журналист, ведущий расследование, и тот, кто ему помогает все осмыслить. Недавно он уволил журналиста, которого заподозрил в утечке информации по расследованию коррупции в военных поставках.
Он не стал говорить Нелсу о своих подозрениях — в последнее время отношения между ними испортились. Я очень просила Джорджа все-таки поговорить, но сомневаюсь, что он меня послушает.
Я спросила его, была ли Беатрис в Кейптауне в конце прошлого месяца, когда Нелс не ночевал дома, хотя про это я Джорджу, конечно, не сказала. Похоже, в то время она действительно была в Кейптауне. Джордж, кстати, сообщил, что Нелс возвращается завтра и Беатрис прилетает вместе с ним. Я злюсь ужасно!
13 августа
Я по-настоящему испугалась, когда забирала Кэролайн из школы после обеда. Мы шли по тротуару, и вдруг я увидела его. Молмана! Он сидел в синей машине напротив входа в школу и смотрел на нас. Он наверняка заметил, что я его увидела, но не подал виду. Просто продолжал сидеть и молча смотреть. На нас с Кэролайн.
Я должна сделать все, чтобы он не причинил ей вреда. Если я буду вести себя так, как он хочет, то с ней ничего не случится. Я должна дать понять Нелсу, что потеряла всякий интерес к «Лагербонду».
Нелс вернулся. Он прилетел сегодня утром и сразу направился в офис. Думаю, что Беатрис он устроил в какой-нибудь гостинице на берегу. Я с ним еще не разговаривала о ней, но сделаю это обязательно.
Интересно, она действительно тайный агент? Если да, то, может, она и есть та Импала, о которой говорится в докладной записке о Нелсе Дэниела Хавенги? Наверняка!
14 августа
Нелс вчера вернулся только в девять часов вечера и выглядел совершенно измотанным. Он налил себе солидную порцию коньяку и устроился у камина. Я присела рядом.
— Я вчера виделась с Джорджем Филдом, — начала я.
— Вот как? — отозвался он, не проявляя ни малейшего интереса.
— Он говорит, что в «Мейл» внедряли шпионов.
— Я знаю. Мы не раз обсуждали это в последние годы. В мае он даже уволил журналиста.
— А он не упоминал в этой связи Беатрис Пинар?
— Нет, не упоминал. — Глаза Нелса недобро блеснули. — А должен был?
— Он сказал мне, что она вызывает подозрения.
— Он ошибается. В любом случае она работает в Филадельфии, а не здесь. И ее рекомендовал Дэниел Хавенга. А он мой друг!
— Который скорее всего является членом «Брудербонда».
— Каждый африканер с положением является членом «Брудербонда». Таких тысячи!
— Включая тебя?
— Нет, — ответил Нелс. — Я тебе уже говорил. Я не вхожу туда.
— А тебя звали?
— Нет. Уверен, что наверняка позвали бы, не будь они уверены, что я откажусь. Не говоря уже о том, что за эти годы «Мейл» опубликовала десятки статей с разоблачением их деятельности.
— А «Брудербонд» имеет какое-нибудь отношение к «Лагербонду»?
Нелс нахмурился:
— По-моему, я уже просил тебя никогда не касаться этого вопроса.
Я почувствовала, как во мне закипает гнев, но сдержалась. Я не забыла, как той ночью он назвал меня мразью: боль от этого так и не прошла. Но еще больнее было сознавать, что мы сидим и мирно обсуждаем его любовницу, будто она обычная служащая. Но сейчас моей задачей было сообщить ему нечто важное.
— Ты прав. Это все навсегда забыто. — Он внимательно на меня посмотрел, и мне удалось выдавить из себя улыбку. — С кем ты встречаешься — не мое дело и меня не касается, — заявила я. — Я не хочу ничего об этом знать.