Гуляев рассказал, что из его служебного кабинета пропало несколько чистых бланков удостоверений личности и незаполненный бланк со штампом и печатью эвакогоспиталя.
Похититель был явно из своих. Ведь он сумел выбрать для кражи такое время, когда Гуляев, живший в кабинете, отлучился на операцию. «Мне, батенька, надо больных оперировать, а ваше дело искать. Давайте ищите, батенька», — требовал хирург.
— И вот теперь, — закончил рассказ Морозов, — бланки госпиталя № 1771 найдены у убитого Климова. Похоже, кто-то из агентов действует в госпитале.
— Не исключено, — сказал Поляков и, подумав, добавил: — Проверьте-ка, у кого из работников госпиталя не отключены домашние телефоны. И кто из них живет на Большой Пушкарской.
Воронов удивленно посмотрел на Полякова и тут же досадливо поморщился, — как это он сразу не вспомнил: ведь именно на Большой Пушкарской и скрывался Климов. И сразу же по ассоциации вспомнил еще одну странную историю, связанную опять-таки с этой улицей.
В конце января, во время вечернего дежурства Голова, раздался телефонный звонок. Неизвестная просила о встрече с кем-либо из сотрудников, чтобы сообщить нечто важное. Женщина сказала, что чувствует себя плохо, еле стоит на ногах, просит поторопиться.
— Ваша фамилия?
Она почему-то не назвалась, только сказала, что живет на Большой Пушкарской, а звонит с улицы Герцена.
Голов попросил подождать у телефона и доложил о звонке ответственному дежурному. Получив указание, он договорился с незнакомой о встрече на улице Герцена, около «Астории».
Через пятнадцать минут по Литейному мчалась «эмка». Впереди, рядом с шофером Васей Алексеевым, сидел Голов. Вот Невский, не видно ни души. Доехали до угла улицы Толмачева, шофер вдруг резко затормозил и крикнул: «Смотрите!» Прямо перед машиной стояла девочка. Закутанная в платок, одетая в красного цвета пальтишко, она была похожа на матрешку.
Голов и шофер выскочили из машины. Девчушка плакала и, показывая на улицу Толмачева, повторяла одно и то же: «Ба-ба!» А у водосточной трубы, на тротуаре, сидела, прислонясь к стене, старая женщина.
Голов подошел к ней — старушка была мертва. Алексеев дал девочке черный сухарь. Она схватила его обеими ручонками и стала жадно грызть.
Чекисты посадили девочку в машину, успокоили. Она назвалась Таней Мальцевой. Из невнятного детского рассказа они поняли, что Таня с бабушкой Ксюшей остались в квартире одни: все остальные умерли. Сегодня бабушке стало плохо, они вышли на улицу. «Баба» села отдохнуть и больше не поднялась. Таня рассказывала это всхлипывая. Ее голосок звучал тише и тише, и как-то незаметно она уснула.
Голов не знал, как ему поступить. Оставить Таню на улице? Этого он не мог сделать. Возить с собой в машине голодного ребенка? Тоже нельзя. И, посоветовавшись с шофером, он решил отвезти ребенка в ближайший детский дом. Заняло это минут 40–50, но, подъехав к гостинице «Астория», чекисты уже не застали там никакой женщины. Голов прошел всю улицу Герцена — и здесь ее нигде не было. Тогда он зашел в «Асторию», чтобы позвонить в отдел, и там от дежурного администратора случайно узнал, что недавно какую-то больную женщину подобрали рядом на улице и отправили в больницу. Администратор слышал, как дежурный милиционер кому-то звонил, вызывая машину…
— Скажите, Голов, вы потом не пробовали разыскать милиционера, который вызывал сантранспорт? — спросил Воронов.
— Нет, Михаил Александрович, этим делом я больше не занимался…
— Вы, Голов, допустили серьезную ошибку. — Обычно такие слова Поляков произносил гораздо суровее. — Нельзя было задерживаться.
Владимир виновато опустил голову, но вдруг лукаво улыбнулся:
— Я подумал, Александр Семенович, а как вы — разве оставили бы больного, голодного ребенка? И решил — нет! Ни за что!
— Ишь хитрец, — усмехнулся Поляков. — Но я бы все-таки постарался не упустить из виду ту женщину. Ошибку, думаю, вы исправите сами. Итак, подведем итог, Волосов?
— Занимаюсь Шестой Советской.
— Голов?
— Разыщу ее, Александр Семенович, можете не сомневаться. Если только жива — разыщу. Начну сегодня же.
— Воронов?
— Займусь госпиталем, телефонами и Большой Пушкарской.
— Так. А кто займется Ольгином?
— Придется пока мне самому, — сказал Морозов.
Поляков кивнул.
— Мне почему-то кажется, — задумчиво сказал он, — что там кроется главное звено этой цепочки. Ну ладно, жизнь покажет.