Женщина выглядит смущенной.
– Вы перебрали, – шепчет она мне. – Я отведу вас домой.
Итак, я снова потерпел поражение.
Я долго не могу вспомнить, где я нахожусь.
Пока я думаю, солнце марширует мимо шести окон. Пока я смываю с себя запах алкоголя и рвоты, оно проходит мимо еще трех.
Похоже, что об этом пациенте Госпожа Медсестра не позаботилась. У меня раскалывается голова.
Я не хочу посылать за ней собаку – мысль о встрече с ней меня немного пугает. Может, она телепат? Взять телепата в отделение интенсивной терапии – это логично, да? Особенно если пациент уже не может говорить.
Самый сильный страх – то, что кто-то узнает про ваши страхи.
В комнату заходит шарпей и лает на меня. Я достаю из-под его ошейника записку.
Она хочет пойти со мной на концерт роботов, которые играют народную музыку наси. Эту музыку она называла «воплями осла, у которого отрезали яйца». Подпись: «Я не телепат».
Да пошла ты, буржуазная сука! Я пинаю шарпея. Он визжит от боли.
В конце концов любопытство берет верх над страхом. Я моюсь, одеваюсь, иду к концертному залу. Она в желтом. Я киваю ей.
Игнорируя мои попытки сохранять дистанцию, она подходит ко мне, берет меня за руку и заводит внутрь.
– Перестаньте притворяться, – шепчет она мне на ухо.
Я прилагаю все силы, чтобы скрыть от нее свое возбуждение.
Музыканты начинают играть. Звуки, которые они издают, действительно похожие на вопли осла, – настоящее оскорбление для настоящей музыки наси, которую я слышал десять лет назад.
Роботы раскачиваются взад-вперед, делают вид, что играют на инструментах, и из динамиков, встроенных в кресла, течет музыка. Роботов, очевидно, сделали в Китае: они неуклюжие, двигаются нелепо, у них ограниченный набор жестов, а мимики нет вообще. Похоже, что только создатели робота «Сюань Кэ»[6] проявили внимание к деталям. Он даже ведет себя так, будто музыка полностью поглотила его. Время от времени он сильно раскачивается, и я боюсь, что у него отвалится голова.
– Я думал, вам не нравится ржание ослов, – шепчу я ей.
Меня окружает ее аромат.
– Это часть нашей реабилитации.
– Ага, точно.
Я пытаюсь ее поцеловать, но она отстраняется, и мои губы натыкаются на ее пальцы.
– У вас в офисе на столе стоит крошечный серый будильник в виде гриба. Он часто спешит.
Она говорит спокойно, а я словно громом поражен. Этот будильник мне подарила компания, когда меня признали лучшим работником месяца. Откуда она об этом знает?
Да, в той игре с выпивкой я проиграл – но, возможно, по случайному стечению обстоятельств. Но это…
Я продолжаю смотреть на ее профиль. Музыка, похожая на ржание осла, накатывает на меня морской волной. Кажется, я тоже стал роботом-музыкантом. Я изо всех сил пытаюсь играть свою дурацкую песню обольщения, но она читает меня, как открытую книгу. В моей груди нет ничего, кроме механического железного сердца.
В конце концов мы оказываемся в одной постели.
Она ведет себя так, словно в этом нет ничего особенного. Но для меня это совсем не так. Мужчина – странное животное: за страх и желание у него отвечает один и тот же орган. В первом случае мужчина теряет контроль над органом, и тот извергает из себя мочу; во втором он теряет контроль над органом, и тот наполняется кровью.
Это тоже часть реабилитации? Я мог бы сказать ей это, подшутить над ней, но я молчу, потому что боюсь услышать ответ.
– Кто вы на самом деле? – спрашиваю я, не в силах больше сдерживаться.
Ее голос звучит приглушенно, неразборчиво.
– Я медсестра. Мой пациент – время.
В конце концов она рассказывает мне все.
Она работает в некоем «Отделении по управлению временем». Туда попадают только самые важные персоны делового мира.
Старики похожи на мумии, их тела утыканы трубками и проводами. Они нуждаются в круглосуточном наблюдении и уходе. Каждый день их навещают самые разные люди: надев стерильные биокостюмы, посетители стоят рядом с кроватями, общаются со стариками, приносят отчеты и получают инструкции.
Старики никогда не двигаются. Каждый их вдох длится несколько часов. Время от времени один из них стонет, словно младенец, и кто-то этот стон записывает. Если посмотреть на их биологические параметры, можно прийти к выводу, что все они уже умерли, ведь числа на аппаратах не меняются. Но старики остаются в этом заведении в течение многих лет, десятилетий.
Женщина говорит, что у них особая терапия – «растяжение чувства времени». Стариков она называет «живыми мертвецами».