– Значит, все мы — подопытные крысы.
Я вспоминаю, как шутил над собой, услышав ее откровения. Даже мой босс — крыса; у него на столе тоже стоит такой будильник.
– Знаете ли вы правду или нет, не важно, — говорит она. — Теоретической базы для сжатия времени не существует.
– Не существует?
– Теоретическая физика утверждает, что это невозможно, поэтому им пришлось взять за основу философию Анри Бергсона. Все связано с интуицией.
– Вы о чем?
– Не знаю. — Женщина смеется. — Возможно, все это чушь.
– Вы хотите сказать, что мое заболевание, это ПНФР II, или как там оно называется, вызвано сжатием ощущения времени?
Она не отвечает.
Но это логично. В моем сознании время идет быстрее, чем в реальном мире, и поэтому я каждый день чувствую себя измотанным. Я всегда работаю сверхурочно и за сутки делаю гораздо больше, чем остальные. Неудивительно, что компания считает меня примерным работником.
Облака наплывают, закрывают собой луну, и все вокруг темнеет, словно в театре перед началом спектакля.
Ярко-красный луч лазера опускается на заснеженные скалы — они, находящиеся на высоте в 5600 метров над уровнем моря, теперь становятся огромным экраном. Лазер создает двигающиеся узоры, рисует анимированную картину создания мира. Миф, выхолощенный на потеху массам. Я не в том настроении, чтобы наслаждаться им. Танцующие огни просто заставляют мое сердце биться с перебоями.
Сжатие времени — восхитительное средство, если нужно повысить производительность и ВВП, но у него много побочных эффектов: несовпадение между субъективным и физическим временем создает проблемы с обменом веществ, которые накапливаются, вызывая тяжелые симптомы.
Конгломераты, которые вложили средства в развитие данной технологии, создали в Китае центры лечения работников, а парламент под их давлением закрепил в законодательстве идею «реабилитации» — и тем самым скрыл истину.
Ученые обнаружили удивительный феномен: те, кто страдает от эффектов сжатия и растяжения времени, могут стать друг для друга лекарством.
– Значит, я — ян, а вы — инь?
То есть я интересен ей лишь до тех пор, пока она нуждается во мне, как в медицинском устройстве. Мое эго мужчины среднего возраста задето.
– Если хотите мыслить в таких категориях, то да, — отвечает она.
По крайней мере, в ее голосе слышится сострадание.
– А как же ослиная музыка?
– Она гармонизирует наши биоритмы.
Я хочу, чтобы она похвалила меня, сказала, что я более симпатичный и интересный, чем ее другие партнеры по реабилитации, что я особенный и так далее. Но ничего подобного она не говорит.
– А собаки? — спрашиваю я, чувствуя, что темы для разговора уже заканчиваются.
– Изначально они были обычными, с такими пациентами, как мы, строение их мозга изменилось.
– У меня осталось только одно, последнее желание. — Я смотрю в ее яркие глаза; во тьме они похожи на светлячков. — Пойдемте, понаблюдаем за рыбами в канале. Быть может, они — единственные существа в мире, кто живет по-настоящему.
Светлячки вспыхивают. Она нежно касается моего лица.
– На самом деле…
Я прикладываю пальцы к ее губам, качая головой. Это успех. Ей не нужно ничего говорить: я и так понимаю, что она хочет сказать три самых тяжелых слова в мире.
Но она осторожно отводит мою руку в сторону и произносит три слова, три других слова.
– Не валяйте дурака.
Я в одиночестве сижу у канала и смотрю на рыб.
Она уехала, не оставив контактов. Песчинки колют мою ладонь. Как бы сильно я их ни стискивал, они утекают прочь.
Рыбы, о рыбы, только вы готовы составить мне компанию.
Внезапно я ощущаю мощный прилив зависти к рыбам. Их жизнь такая простая, такая чистая, в ней есть только одно направление — против течения. Им не нужно задумываться, не нужно разбираться с бесконечным множеством возможных решений. Но если бы я жил так, как они, то, вероятно, все равно бы жаловался. Человек никогда не доволен тем, что у него есть.
Внезапно у меня появляется желание плюнуть в себя — за любовь к себе, жалость к себе, увлечение собой, за я-мне-мое. Но в итоге я ничего не делаю.
Я смотрю на одну рыбу: поток выталкивает ее из стайки — один раз, второй, третий. Она отстает, но затем, бешено размахивая хвостом, возвращается на свое место.
Твою мать. Жизнь — тяжелая штука.
Но погодите.
Почему это всегда одна и та же рыба? Почему ее траектория и движения всегда те же самые?
Я жду, не мигая.