1. Главная
  2. Книги
  3. Кенжеев Бахыт Шкуруллаевич
  4. Невидимые
  5. Страница 7
Выбрать главу
*** Школьная астрономия, где миллиардами лет крутится шар голубой и медлительно стынет… Горный хребет, допотопной твари скелет, не шевельнется, череп безглазый не вскинет в воздух разреженный. Вымерший зверь-камнеед, что подползал, урча, к разлому, развалу и сдвигу, выбиравший базальт помягче, и посвежее гранит, так и не дожил до занесения в красную книгу. Переселение душ, говоришь? Уверяют, что это не факт. Короток бронзовый век, только каменный — долог. Не был бы я двуногим без перьев — стал бы и сам литофаг, падший архангел, в крайнем случае палеонтолог, хриплый хранитель архива Господня. Но выбора нет, поздно мятежничать. Будем в труде и тревоге жизнь доживать, да выискивать, щурясь на свет, чертовы пальцы в песке и куриные боги. Дом наш открыт всем ветрам. Прислонились к горам старые рамы небесные, снятые с петель, крутится кинопроектор, роняя на белый экран запахи снега и масляной краски. Свидетель К., вы заснули? Нет-нет. Просто на улице дождь, вот и заслушался. Тихо он однообразною мается музыкой, будто гадает — «дойдешь — не дойдешь» — на бесконечной ромашке ………………

Запоздалое посвящение Льву Лосеву

Поэт привык кокетничать с косой. Стоит он, например, за колбасой, (о чем сегодняшнее поколенье уже не ведает), и помыслы о тленье в душе его роятся, о тщете
земных забот, о вечной нищете людского духа пред лицом Творца, и неизбежности всеобщего конца. А между тем проходит полчаса, и очередь густеет. Колбаса уж на исходе, словно краткий век сынов Адама. Слава Богу, чек пробит. И продавец, вполне подобен златому истукану Навуходо — носора, или спящему во гробе антихристу с бородкой, нож стальной надежно держит в длани ледяной. Несчастен смертный (думает избранник муз), с мокрым снегом схож его удел, а здесь, в России скорбной, он по пьяни вообще свое спасенье проглядел. Разрушил церкви, в злобном пустосвяте находит утешенье, от небес поспешно отказался. В результате — вонь, очереди, сыр навек исчез, газеты врут, гэбэшники у власти. По радио краснознаменный хор орёт, что мы построим людям счастье. А впрочем (веселеет), это вздор. Есть крепость духа. Есть служенье музам. Еще мы расквитаемся с Союзом Советских соц., пробудимся, отыщем вождя, что чист и честен, и придет такая пропасть и духовной пищи, и матерьяльной! Бедный мой народ! Забитый и ограбленный, угрюмый, как тот Ермак, счастливей и добрей ты станешь, в Государственную Думу пошлешь своих сынов и дочерей, откроешь Божьи храмы, скажешь «здравствуй!» соборности — припомни, что гласят пророчества… «Ну, шевелись, очкастый, тебе кило?» «Нет, триста пятьдесят».
*** Много чего, если вспомнить, не любила советская власть. Например, терпеть не могла красоты и гармонии в нашем понимании. Тяп да ляп был лозунг ее. Перепасть, несомненно, что-то могло художнику, скажем, тот же косматый закат над бездонным озером где-нибудь возле Кириллова, ива плакучая, грустная кошка, моющая лапой мордочку у крыльца, но суть в том, что умение воспринимать красоту — понемножку оскудевало. От рождения слаб человек, Харонов грош вся цена ему. Не умеет ни каяться, ни молиться. В окружении зла — и сам становится зол, нехорош. Был я молод тогда, и гуляя запаршивевшею столицей, часто отчаивался, чуть не плача, негодовал на уродство, грязь, очереди, войну в Афгане, на бессовестность слуг народа, ВПК, КГБ, развал экономики, на отсутствие водки и денег в кармане. Да и меня самого не любила советская власть. Был я в ее глазах пусть не враг, но недруг народа В ходе, Господь прости, перестройки и гласности большая часть мерзостей этих разоблачилась. Воцарилась свобода мысли, печали и совести. А красоты ни хрена не приумножилось, даже убыло. И художник, старея, думает: где он ее потерял, гармонию? Да и была ли она? В реку времен впадает, журча, и наше неумолимое время. Глас с высоты вопрошает: эй, смертный, еще что-нибудь сочинил? Или по-прежнему с дурой-судьбою играешь в три листика? …А еще советская власть не любила красных чернил в документах — справках, анкетах, характеристиках.
~ 7 ~