Послышался щелчок замка, потрескивание домофона, как в испорченном радиоприемнике, дверь приоткрылась, и мгновение спустя я уже бежал по лестнице с такой скоростью, что, если бы вниз шли люди, они могли бы вообще не заметить, как кто-то промчался им навстречу.
Подбежав к ее квартире, я негромко постучал, решив, что открыть дверь на стук ей будет легче, чем на звонок.
Я постучал еще несколько раз, но никто не подошел к двери.
А потом словно волна усталости нахлынула на меня, сжала виски и разошлась по всему телу. Я прислонился к стене и медленно пополз вниз, пока не оказался на холодном как лед полу.
Не знаю, сколько времени я просидел так, пока не услышал, что внизу хлопнула дверь, кто-то погремел у почтовых ящиков, зазвучали шаги. Я хотел встать, но сил не было.
Уже по шагам я понял, что это не она.
Прошла женщина с большим пакетом в каждой руке. Посмотрела мимо, притворилась, что не видит меня.
Не успела она исчезнуть на лестнице, поднявшись выше этажом, как входная дверь снова открылась, и вскоре между прутьями я увидел голову Ингер. Я поспешил встать. Она меня увидела, но остановилась только у своей двери. Поставила на пол сумку.
— Привет, — сказала она настолько безразлично, что затаившееся в моей груди отчаяние поползло к горлу.
— Привет, — ответил я.
Она вынула ключ и отперла дверь. Вошла, а я остался стоять на лестнице. Она не пригласила меня пройти в дом, но и не прогнала.
Дверь продолжала стоять открытой. Я услышал, как она раздевается, и вошел.
— Может, закроешь дверь? — сказала она.
Это было сказано совершенно тусклым голосом, без выражения, без эмоций. Она взяла сумку и исчезла.
Снимать обувь? Вешать куртку на вешалку? Ждать ее возвращения в прихожую и попробовать начать разговор о том, что нас ждет дальше? Были у меня какие-то права на присутствие в ее квартире или я стал посторонним, чужим для нее человеком?
Я услышал, как она включила кран на кухне, но, войдя, увидел, что она просто стоит перед мойкой. Я обнял ее за плечи и спрятал лицо в ее волосах. Она не шевелилась. Я крепко прижимал ее к себе, но она не реагировала.
Тогда я отпустил ее. Она повернулась. Мне хотелось, чтобы она что-нибудь сказала, но понял, что она этого не сделает. Во всяком случае, первым нарушить молчание должен был я.
— Что происходит, Ингер? — спросил я. — Что с нами происходит?
Я не узнал своего голоса.
Она погладила меня по щеке.
— Не знаю, — тихо сказала она. — Не знаю.
— Я не могу… — начал я, но запнулся.
Она обняла меня. Наконец-то я почувствовал ее тело. Оно было рядом и не сопротивлялось. Я нашел ее лицо, прижал свои губы к ее губам. Я знал, что она должна стать моей. Хочет она или не хочет, она должна стать моей. Она открыла губы, но только слегка, без страсти, и то потому лишь, что я принуждал ее. Больше похоже на легкий укус, чем на поцелуй.
Она опять напряглась.
Я выпустил ее.
— Я не знаю, Кристиан, — сказала она. — Все так запуталось. Я ничего толком не знаю, ничего не понимаю.
— А что тебе нужно понимать? — сказал я.
— Дай мне время. Сейчас я не мену ничего решить.
— Я подожду, — сказал я. — Я буду ждать, сколько тебе потребуется.
Она улыбнулась.
— Ты такой хороший, — сказала она.
Увидев ее улыбку, я почувствовал себя так, как будто кто-то ударил меня в грудь.
Я не хотел спрашивать, но остановиться было уже невозможно, и у меня выскочило:
— А как у тебя с Халвардом?
— В каком смысле?
— Как у тебя с Халвардом? С ним ты тоже не можешь разобраться?
— Кристиан, о чем ты говоришь?
— Ты с ним тоже не можешь разобраться? Он же был у тебя только что, разве не так?
По ее лицу пробежала тень досады.
Мы долго стояли молча.
— А теперь уходи, — сказала она наконец.
Казалось, что в тот момент, когда она это говорила, она стояла очень далеко от меня.
— Уходи. Понятно?
Она подняла руку.
— Ты должен уйти. Тебе нельзя тут оставаться. Ты что, сам не видишь этого?
Портье вздрогнул, увидев меня, быстро спрятал что-то под газеты, лежавшие перед ним на стойке, и изобразил на лице вежливое участие.
— Кто в двести четырнадцатом? — спросил я.
— Вы ищете Риту?
— Я ищу Риту, — сказал я. — Она еще там?