И вдруг снова у меня появилось дикое подозрение: именно он похитил и убил Марию, чтобы не потерять Ингер. В этом-то и состоял его план: убрать препятствие, стоявшее между ним и Ингер, вернуть былую любовь жены, которую разрушила семейная жизнь. Он снова хотел стать молодым и счастливым Халвардом, а старым брюзгой, дедушкой Веннельбу, становиться не хотел.
Я услышал в коридоре какие-то звуки.
— Кристиан?
Я подождал с ответом, потом увидел ее, она стояла в халате, держа под мышкой корзинку с бельем.
— Я была в подвале в сушилке.
— Как дела? — спросил я. Это прозвучало очень глупо, я сам это понял, но ничто другое мне в голову не пришло.
— Я была сегодня у доктора Фретхейма, — сказала она.
— Вот как?
Она поставила корзинку на пол и вошла в комнату. Она припудрила красные прожилки под глазами, но они все равно были видны, как точки на подгнившем яблоке.
— Он дал мне новые таблетки. Я приняла одну, пока была у него. И знаешь что?
Она подошла ко мне вплотную.
— Я чувствую себя лучше. Боль прошла.
— Прекрасно, — сказал я. — Может быть, это поможет.
Я допил остатки коньяка из бутылки.
— Это уже помогает, — сказала она. — Может быть, все пройдет. Представь себе, Кристиан, вдруг боль исчезнет?
Она взяла меня за руку. Я не знал, что делать. Вывернулся, подошел к бару и взял новую бутылку.
— Что случилось? — спросила Анна-София.
— Ты о чем?
Я налил себе.
— У тебя что-то случилось на работе?
— Нет.
— Ты какой-то странный.
— Ничего-ничего, просто устал.
Она растерялась, не зная, что сказать.
— Представь себе, — сказала она, — представь, вдруг боль исчезнет. Вдруг лекарство подействует.
— Будем надеяться, — сказал я, но, как я ни старался, голос мой звучал недостаточно убедительно.
— Что с тобой? — сказала Анна-София. — Ты пьяный?
— Мне надо уйти, — сказал я.
— Тебе нельзя садиться за руль.
Я вынул сигареты, встал у балконной двери, закурил. Дождь продолжал лить как из ведра. Потоки небесной влаги не иссякали. Вода была повсюду. Где-то в этом мире была Ингер. А еще где-то был Халвард. Где-то была Мария, и где-то — Рита.
— Я подумала, не сходить ли нам в ресторан поужинать, — услышал я за спиной голос Анны-Софии. Она говорила неуверенно, как будто сама не верила в то, что пришло ей в голову.
— Сначала я должен кое-что сделать в управлении, — сказал я.
— А это не может подождать?
Она подошла ко мне, положила руку на плечо, прислонилась к моей спине, обняла меня и крепко прижалась.
— Ну пожалуйста.
Я боролся со жгучим желанием оттолкнуть ее, чувствовал, как меня тошнит от ее крепких объятий. Я не знал, как удержать равновесие, куда деть руки, почувствовал желание с силой швырнуть стакан в окно. Мне хотелось посмотреть, как стекло разлетится вдребезги.
Анна меня не отпускала. Я стоял неподвижно и думал, что мы обнимаемся в самый последний раз в жизни. Когда она через секунду меня отпустит, я никогда не позволю ей близко подходить ко мне. Я не мог больше ничего сказать. Я чувствовал к ней жалость. Любви я не чувствовал.
Сколько бед человек может вытерпеть и при этом не потерять уважения к самому себе? У стойки гостиницы «Мажестик» никого не было. Громко работало радио. Я нажал на латунный колокольчик, но раздался лишь глухой щелчок. Я наклонился и заглянул за стойку: газеты, несколько пакетов из «Макдональдса» и порнографический журнал с глянцевой обложкой. Потом, приглядевшись, я заметил бейсбольную биту и рукоятку смит-вессона тридцать восьмого калибра. Я оглянулся: не появился ли портье? Женщина на обложке журнала улыбалась. Я спрятал журнал под газету, хотя кого может возбудить женщина с такой глупой улыбкой?
За стойкой качнулась занавеска. Я распахнул ее и вошел в узкий коридор. Музыка зазвучала громче, и я понял, что радио играло, скорее всего, где-то здесь, а не рядом со стойкой. В конце коридора я услышал журчащий звук, он шел из-за двери справа. На двери был нацарапан номер телефона и сбоку пририсовано сердечко. Помещение туалета оказалось больше, чем я думал. Когда я вошел, то даже схватился за косяк двери, чтобы не упасть. Туалетная комната была выкрашена в ядовито-зеленый цвет. Стены пульсировали из-за потрескивающей лампы дневного света, висящей под потолком. Длинное зеркало над умывальниками мерцало зелеными отблесками. Подойдя поближе, я увидел, какая тут грязь. Ни одной чистой кабинки, ни одного приличного писсуара. Плитки пола были завалены обрывками использованной туалетной бумаги. Теперь мне в нос бросилась страшная вонь, наполнявшая помещение со спертым воздухом отхожего места.