Он всегда был осторожен. Рыбачил в шлепанцах. Делал все возможное, чтобы оставаться в безопасности.
Мои руки взлетели вверх, закрывая лицо, а с губ сорвался всхлип ужаса.
Глаза Гэллоуэя метнулись к моим, пробежались по моим исказившимся чертам, а затем к смертному приговору на груди Коннора.
— Черт.
Он побелел. Протянул руку к шипам яда, вырывая их из плоти Коннора так быстро, словно это были гранаты, готовые взорваться.
Но было слишком поздно.
Ущерб нанесен.
В прошлый раз Коннор обманул смерть. В этот раз... победителем был не он.
Этого не может быть.
Это невозможно!
Мои плечи содрогались, когда я начала всхлипывать.
На этот раз его не спасет горячая вода и припарки.
Гэллоуэй переместился, положил голову Коннора на мокрый песок и пересел сбоку от него. Сплетя большие руки вместе, положил их на сердце Коннора, готовый приступить к массажу, чтобы вернуть его к жизни, готовый реанимировать, оживить и обратить вспять ужасную, ужасную катастрофу.
Коннор скривился, его губы стали темно-синими, глаза покраснели. Его пальцы свело судорогой от токсинов, он вцепился в горло, когда его тело поддалось анафилактическому шоку.
Он задыхался.
На наших глазах.
— Коннор, нет!
Пиппа делала искусственное дыхание, пока Гэллоуэй делал массаж сердца.
Потрясение превратило меня в немое изваяние: длинные волосы Гэллоуэя развевались вокруг его лица при каждом нажатии, бледные щеки Пиппы раздувались, когда она выдыхала в рот брата, а теплый поток не прекращал свои ласки.
В больших дозах рыба-камень была смертельна. Сомневаюсь, что кто-то получал большую дозу.
Я должна что-то сделать.
Хоть что-то.
Но я знала, лучше, чем они, лучше, чем Коннор, что ничем нельзя помочь.
Даже если бы у нас было противоядие и скорая помощь, никто ничем не смог бы помочь.
Старуха с косой посетила нас.
Три года мы выживали без потерь. Смеялись, плакали, разнообразили свой рацион и стойко боролись с болезнями. Мы игнорировали все статистические данные, утверждающие, что такая катастрофа, как наша, в скором времени приведет к смерти.
Это не фортуна.
Это судьба.
И она наконец-то нас нашла.
Забирая слишком юную жизнь.
Коннор встретил мой взгляд, морская вода стекала по его щекам.
— Стел...
Я поймала его скрюченные спазмами пальцы, поднесла их к своим губам. Пока мой муж и дочь боролись за его жизнь, я предлагала уединенную и безопасную гавань, пока он покидал нас.
Покидал и угасал.
— Я люблю тебя, Коннор, — прошептала я. — Очень-очень сильно.
Он не мог ответить, но его взгляд горел карим огнем храбрости. Протянув руку, я коснулась плеча Пиппы, создав между нами треугольник.
— Тише, все хорошо, Пиппи. Я с тобой.
Как только моя рука коснулась ее кожи, Пиппу словно озарило. Ее позвоночник искривился, и слезы хлынули словно из ее души. Мое прикосновение открыло правду, правду, в которую она не хотела верить.
Он покидает нас.
Она разразилась истошными рыданиями.
— Нет. Нет! — Ее пальцы сцепились с пальцами Коннора, и она повторяла снова и снова: — Не засыпай, Ко. Пожалуйста, пожалуйста, не засыпай. Я не смогу без тебя.
Мои слезы превратили все словно в подводный мир, когда я обняла двух своих детей и отдалась душераздирающему, разрывающему сердце осознанию того, что мы приоткрыли дверь смерти.
Гэллоуэй сдерживал слезы, когда Коннор забился в конвульсиях в его объятиях. Сердце подростка колотилось так сильно, что пульс был виден на его побелевшей шее. Загар не мог скрыть распространения удушья, превратив его в ледышку.
— Все хорошо, Коннор, — пробормотала я. — Все хорошо.
Ничего хорошего.
В этом нет ничего хорошего!
Пиппа кричала и сопротивлялась.
Но Коннор не мог утешить ее.
Его глаза не отрывались от моих.
Коричневый оттенок сменился на ореховый, молодость на увядание.
Этот мальчик любил меня.
А я любила его.
Я зарыдала сильнее, отдавая ему каждую унцию своей любви.
— Я люблю тебя, Коннор.
Я напрягла спину, когда поднесла его руку ко рту и поцеловала. Я позволила гравитации притянуть меня к его пронизанному ядом телу и целовала его лоб, нос, щеки.
Его глаза оставались открытыми, любуясь последними проблесками этого мира. Его кожа потеряла жизненную силу, когда он сделал последний вдох.
В его теле было слишком много яда.
Его нервная система отказала.
Его сознание было последним, что связывало его с болью.
Я не хотела, чтобы он продолжал мучиться.
Гэллоуэй притянул нас с Пиппой к себе, когда мы прощались с нашим ангелом.
Пиппа осыпала поцелуями все его лицо, бормоча обещания и клянясь сделать то, о чем они договаривались. Гэллоуэй похлопывал его и гладил по щеке, не в силах сдержать печаль, клянясь, что будет оберегать нас с сестрой.