Когда мы прервали поцелуй, я поклялась:
— Всегда, Гэл. Ты всегда будешь моим, а я всегда буду твоей.
Мы погрузились в свои дела, наши мысли были заняты пугающей неизвестностью.
…
Несколько часов спустя, когда я принесла Гэллоуэю немного воды, его кожа пылала, а глаза застилала мутная пленка.
Мгновенно меня бросило в холодный пот.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
Он взял воду в бутылке и выпил ее до дна.
— Я в порядке. Хватит суетиться.
— Я не суечусь.
— Нет, суетишься. Ты вертишься вокруг меня весь день. В чем дело, Эстель?
Он прав.
С тех пор как он повредил палец, я наблюдала за ним. Я не могла избавиться от паранойи — не после потери Коннора. Если Пиппа или Коко слишком надолго пропадали из поля моего зрения, я задыхалась и бросалась на их поиски.
С Гэллоуэм было то же самое.
Я ненавидела то, что так сильно любила их всех, но не имела возможности защитить.
— Я просто беспокоюсь.
— Что ж, беспокойся о путешествии, а не обо мне. — Гэллоуэй прошёл мимо, бросив весла у кромки воды. — Со мной все в порядке.
С ним не все в порядке.
Что-то не так.
Но что?
— Гэл... я... что-то не так.
Он нахмурился.
— Не начинай, Эстель. Ты знаешь, какой сегодня день. Мы больше не будем откладывать.
В прошлом он потакал моим инстинктивным капризам и прислушивался. Но сегодня его резкость не позволила мне высказать страхи.
Да, он прав.
Я не должна усложнять сегодняшний день.
Я улыбнулась, сжала пустую бутылку из-под воды и запретила себе снова прикасаться к его горячему лбу.
Мне потребовались все силы, чтобы не приблизиться к нему и не заставить его сесть, чтобы я могла позаботиться о нем — убедиться, что с ним все в порядке. Вместо этого я отвернулась и направилась к Пиппе и Коко, чтобы собрать оставшиеся вещи.
Если через час он все еще будет горячим, я не стану молчать.
Только в этом не было необходимости.
Прошел час, он отложил топор и скрылся в доме.
Обменявшись обеспокоенным взглядом с Пиппой, я последовала за ним.
Я нашла его лежащим на нашей кровати, набитой листьями, прикрывшим глаза предплечьем.
Мое сердце перевернулось, я встала на колени перед ним и коснулась его щеки.
Горячий.
Очень, очень горячий.
Склонившись над ним, поцеловала его губы с таким страхом и ужасом, что у меня перехватило дыхание.
— Гэл... что с тобой? Скажи мне. Пожалуйста, боже, скажи мне.
Он слегка застонал, когда я легла рядом с ним, изо всех сил стараясь скрыть свою дрожь.
— Перестань суетиться, женщина.
— Я не суечусь. Это уже не просто суета.
Прижавшись к его шее, я задыхалась от его ругани.
Он заболел.
У него жар.
У него лихорадка.
Что мне делать?
Как мне помочь ему?
Мы не можем уплыть.
Боже, не покидай меня, Гэл.
— Эстель, я слышу твои мысли. Они такие чертовски громкие. Я в порядке... правда.
Я судорожно вдохнула.
Сначала Коннор.
Теперь он.
Я не переживу, если он лжет.
Если он заболел.
Если он...
умрет.
— Что случилось? — Мой голос был тише шепота. — Скажи, как я могу тебе помочь.
Сузив глаза, он повернул голову, чтобы посмотреть на меня.
— У меня болит голова и немного подташнивает, вот и все. — Он сглотнул, его горло напряглось. — Возможно, это из-за рыбы, которую я съел на обед. Или у меня обезвоживание.
— Хочешь воды?
Его губы дрогнули.
— Ты так добра ко мне. Но нет, хочу вздремнуть в тени. Уверен, что как только головная боль пройдет, я буду в порядке.
Глядя в окно, я рассчитывала время нашего отплытия. Мы договорились отчалить ближе к вечеру в надежде, что у нас будет достаточно дневного света, чтобы приблизиться к другому острову, и будет достаточно темно, чтобы мы могли увидеть мигающие огни или отблеск смога от деревни. Не говоря уже о том, что грести в самое пекло было невыносимо.
С другой стороны, отплывать незадолго до наступления темноты, возможно, было худшей идеей, которая когда-либо приходила нам в голову. Оказаться ночью в океане, когда ничто не освещает наш путь? Мы могли бы грести в противоположном направлении. Однако Гэллоуэй заверил, что он сможет отличить север от юга и знает на какую звезду ориентироваться.
— Отдыхай, Гэл. Поправляйся. Мы можем уехать завтра. Без проблем.
— Нет, мы уедем сегодня. Со мной все будет в порядке, Стел. Вот увидишь.
Тяжелое депрессивное состояние (которое так и не прошло после смерти Коннора) окутало меня плотным плащом.
Я снова поцеловала его, но мои губы коснулись пылающей кожи, а не соленой и прохладной, которую я знала и любила.
Мне потребовалось приложить все силы, чтобы позволить ему поспать, я провела самый длинный день в своей жизни с Пиппой и Коко, мы шепотом обсуждали предстоящее путешествие и все подводные камни и сложности. Я делала все возможное, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.