Конец.
Ушло.
Как Гэллоуэй.
И Коннор.
— Я... я сожалею. — Я вытерла мокрые щеки. — Это... это просто... — тяжело вздыхаю, не в силах сказать ему, что вместе с тремя спасенными им жизнями погибла еще одна на том самом пляже, где отдыхающие хотели позагорать и попить коктейли.
О, нет... наш дом.
Наши вещи.
Моя карта памяти с бесчисленными видео и фотографиями. Мои блокноты. Резьба Гэллоуэя, кукла Коко и ожерелья Пиппы.
Мы все бросили там.
Они мне нужны.
Это единственное, что у меня осталось от него. От Коннора. От нашего личного мира.
Не думала, что скажу такую ересь, но я посмотрела в глаза Стефану и взмолилась:
— Пожалуйста... мы должны вернуться.
Его губы приоткрылись.
— Вернуться? Зачем? Мы спасли вас. Не нужно беспокоиться. Мы позаботимся о вас и доставим домой. Пойдем, я отведу вас к дочерям. Клянусь, мы взяли их на борт. Мы не оставили их. Мы никого там не оставили, клянусь.
Оставили.
Вы оставили две души, которые мы любили, и еще три, которые мы не знали.
— Вы не понимаете. Есть кое-кто... кое-что, что мы оставили. Я не могу уйти. Не могу без них.
Без него.
Стефан переступил все границы, заключив меня в объятия.
Я оставалась неподвижной, словно камень, в его объятиях.
Он пробормотал:
— Думаю, вам следует пойти со мной.
Враги могут стать друзьями. Друзья могут стать врагами.
А незнакомые люди?
Они могут стать и теми, и другими одновременно.
Взято с салфетки круизной компании «P&O Cruise», «Pacific Pearl».
…
— Ах, и снова здравствуйте.
Мой позвоночник сплелся в тысячу бесполезных узлов.
Снова?
Я не знала этого человека.
Подождите...
Туманные воспоминания сменялись ясностью, я вспомнила, что капитан проходил по мостику.
Прошлым вечером.
Он приходил навестить меня туда, где меня лечили и накачивали лекарствами. Он сказал, что обо мне позаботятся. Чтобы я расслабилась. Позволила ему исправить то, что нужно исправить.
Он не мог исправить то, что я хотела.
Он не мог воскресить мертвых.
Он хотел, чтобы его слова прозвучали успокаивающе и по-доброму.
Но все вышло наоборот.
Он просил довериться ему. Возложить на него ответственность за мою судьбу, превратив все пережитое ни во что, потому что он владел ситуацией.
Я была женщиной, вырванной с острова.
Он стал героем.
Мне не нужен герой.
Мне нужен Гэллоуэй.
И Коннор.
И Пиппа, и Коко, и мой остров.
— Рад видеть вас снова, мисс.
Черные волосы капитана под фуражкой были припорошены сединой, а подтянутое азиатское телосложение говорило о жизни в открытом море.
Он протянул руку (так же, как и Стефан), требуя, чтобы я прикоснулась к нему вопреки своему желанию.
Я пытаюсь не показывать свою реакцию, быстро встряхнулась, прежде чем засовываю руки под мышки и крепко зажимаю их.
— Здравствуйте, э-м...
— Джон Кью.
— Здравствуйте, капитан Кью.
Его нос пуговка морщился.
— О, не надо формальностей. Пожалуйста, зовите меня Джон. — Его темные глаза засияли. — Не каждый день мы принимаем на борту корабля потерпевших крушение.
Что я здесь делаю?
У меня не было на это времени. Мне нужны мои дети. Они нужны мне для того, чтобы сдержать нарастающую боль. Я чувствовала, как слезы выступают, принося мучительные воспоминания.
Он мертв.
Ты одна.
Мне необходимо обнять Коко и позволить Пиппе обнять меня, пока мы обе будем оплакивать мужчин, которых любили и потеряли.
Я взглянула на Стефана.
— Я думала... думала, вы отведете меня к Коко и Пиппе?
Он потер затылок, снимая стетоскоп.
— Я подумал, что будет лучше, если вы предварительно обсудите это с капитаном. — Посмотрев на Джона, он добавил: — Она... она не очень хорошо помнит вчерашний вечер. Может быть, сэр, стоит освежить ей память?
Под белой ночной рубашкой, в которую я была одета, по коже побежали мурашки. Я вдруг забеспокоилась, что под ней может быть видно мое нижнее белье.
Эта мысль пронзила мое сердце, а затем испарилась.
И что?
Какой смысл переживать?
Я стояла перед незнакомыми людьми босая, почти голая, лишенная природной красоты и жизненной силы благодаря долгим годам жизни на тропическом острове. Никому нет до меня дела. Грустная маленькая, измученная спасенная девушка. Никому не было дела, что меня любили, и я любила. Что я была матерью. Что я стала вдовой. Что я оплакивала сына, которого потеряла всего за несколько месяцев до того, как потеряла мужа.
Им это неинтересно.
Это была моя боль, и моя боль была более личной, чем мое бесполезное тело.
Слезы душили меня.