Очень много раз я делала именно так: толкала его в прибой, прилив окутывал мои колени, когда я покачивалась на нем, руки упирались в его грудь, ногти впивались в теплую кожу, а в его глазах мерцали последние лунные лучи.
Мы считали свое островное существование само собой разумеющимся. Мы не понимали, насколько особенной была наша жизнь, пока не стало слишком поздно.
Сомневаюсь, что мы когда-нибудь туда вернемся.
Но я бы все отдала, чтобы вернуться.
Забавно, что я стерла из памяти трудности последних лет.
Я могла вспомнить только счастливые времена.
Гэллоуэй оттолкнул меня от себя, его взгляд метнулся вверх, когда звуки открывающейся раздвижной двери оповестили о том, что пора одеваться, пока нас не арестовали за публичное непристойное поведение.
— Пойдем. Пойдем в душ.
Я поплелась за ним, обнаженная, не особо заботясь об одежде. Коко была слишком мала, чтобы обращать внимание на части тела, и она провела большую часть своей жизни, бегая голышом.
Теперь все изменится.
С этого момента она должна быть более цивилизованной. Ходить в школу. Взаимодействовать с другими.
Она теперь была не только моей.
Как и Пиппа.
Так много всего произошло с тех пор, как она ушла. У меня не было времени поразмыслить о том, как сильно я по ней скучала.
Ее уход был почти таким же болезненным, как смерть Коннора.
Как я могла продолжать дышать после того, как лишилась двух замечательных детей?
— Я влюблен в водопровод почти так же сильно, как и в тебя.
Гэллоуэй подмигнул, пытаясь шуткой разрядить напряжения после долгого стресса.
Я оценила его беззаботность.
Нам нужно было посмеяться. Вспомнить, что мы живы и заслуживаем передышки от печали прошлого.
Мое сердце затрепетало, но не от его заигрываний или мысли о том, что произойдёт в душе, а от того, что он выглядел счастливым. Он выглядел как дома за закрытыми дверьми и современным оборудованием.
Возможно, только я скучала по ФиГэл. Может, я была единственной, кто был настолько глуп, чтобы желать чего-то столь трудного, как выживание.
С момента причаливания в Сиднее мне хотелось спросить, не задумается ли он о возвращении. Если бы существовал хоть мизерный шанс, что все получится (мы не умрем, будем иметь доступ к лекарствам и необходимой пище)... он бы захотел вернуться?
Я не самоубийца, чтобы возвращаться в наш дом, в том виде, в котором он есть сейчас. Нам понадобилась бы провизия, модернизация, помощь.
Но если бы все это стало доступно... он бы согласился?
Однако, следуя за ним в ванную комнату и наблюдая за его одобрением, когда в душе забулькала мгновенно нагретая вода, я не стала задавать вопросы.
Мы были спасены.
Здесь нам было самое место.
С интернетом, ванными комнатами и мебелью. С телефонами, телевидением с развлечениями и электричеством, которое позволяло нагревать, охлаждать, готовить пищу и защищать.
Не там.
Мы снова стали частью общества.
А настоящие горожане не жаждали жить в окружении дикой природы.
В конце концов... мы не дикари.
ТУК-ТУК-ТУК.
— Можешь открыть? — крикнула Эстель из ванной.
Мы закончили второй раунд секса, ее руки были прижаты к белым кафельным стенам душевой, а я входил в ее стройное тело сзади, при этом мы пили свежую воду прямо из душевой лейки.
Это было похоже на ливень по запросу, только теплее.
Мне понравилось... но в то же время что-то настораживало.
Все было не так.
Неестественно... хотя тысячелетия эволюции утверждали, что все нормально.
— Конечно!
Обмотав полотенце вокруг пояса, я направился к входной двери.
Я не видел свою женщину, но слышал свою дочь. Она визжала, и плеск воды от ее игры в ванне эхом разносился по квартире. По крайней мере, в ванной не было каменных рыб, акул и тварей, готовых убить ее. Коко не погибнет такой же ужасной смертью, как Коннор, и не будет съедена незваным хищником в нашей бухте.
В возвращении в общество было очень много положительных моментов.
Почему же я помню только плохое?
Смог.
Стресс.
Предательство, ложь и отвратительное поведение?
Проведя рукой по влажным волосам, я отметил, что надо бы подстричься, чтобы не прослыть пещерным человеком, и открыл дверь.
Незнакомая женщина смотрела на меня.
Ее рот открылся, взгляд упал на мою обнаженную грудь (худую, но подтянутую), на низко висящее полотенце (я никак не мог привыкнуть к одежде, как бы мне ни хотелось ее носить), затем снова на мои глаза (которые теперь точно так же сканировали ее).
Рыжеволосая, с веснушками (как у Коннора), темно-зелеными глазами и губами, накрашенными вишневым цветом.