— Вот для вас вода, сэр, — сказал я.
Он взял у меня из рук стакан.
— Благодарю.
— Только не слишком усердствуйте, — предупредил ветеран.
— Ваш диагноз полностью совпадает с мнением моего специалиста, — сообщил мистер Нортон. — Мне пришлось обратиться к нескольким титулованным профессионалам, чтобы получить толковую консультацию. Как вам это удалось?
— Так ведь и я некогда был специалистом, — ответил ветеран.
— Но каким образом? На всю страну людей с достаточным образованием — раз-два и обчелся…
— Значит, один из них — узник недосумасшедшего дома, — парировал ветеран. — Впрочем, никакой загадки здесь нет. Выехал из страны во Францию в составе Армейского медицинского корпуса, а после перемирия остался за границей повышать квалификацию.
— Вот как, и долго во Франции пробыли? — поинтересовался мистер Нортон.
— Достаточно долго, — коротко ответил ветеран. — Достаточно долго, чтобы забыть то, чего забывать нельзя.
— Например? — спросил мистер Нортон. — Что вы имеете в виду?
С легкой улыбкой ветеран склонил голову набок.
— Да про жизнь всякое. То, что большинство фермеров и простых работяг обычно усваивают посредством опыта и почти никогда — через посредство сознательного мышления…
— Извините, сэр, — обратился я к мистеру Нортону, — если вам полегчало, может, мы поедем?
— Не сейчас, — ответил он. — Вы меня заинтриговали, — сказал попечитель доктору. — Что же с вами случилось?
Капля воды, повисшая на его брови, сверкала, как осколок алмаза. Я подошел к стулу и сел. Черт бы побрал этого ветерана!
— Вы точно хотите узнать? — спросил ветеран.
— Конечно, уверяю вас.
— Тогда юноше, возможно, лучше сойти вниз и там подождать…
Едва я открыл дверь, как в комнату ворвался гвалт бушевавшего внизу бедлама.
— А впрочем, лучше останься, — рассудил бывший врач. — Возможно, если бы мне, студенту колледжа на холме, поведали то, о чем сейчас будет речь, не дошел бы я до нынешнего своего состояния.
— Присядьте, молодой человек, — распорядился мистер Нортон. — Значит, вы посещали учебное заведение, — обратился он к ветерану.
Я снова уселся, не зная, что скажу в свое оправдание доктору Бледсоу, а ветеран завел рассказ об учебе в колледже, о врачебной практике и пребывании во Франции в годы мировой войны.
— Дела ваши складывались успешно? — спросил мистер Нортон.
— Вполне себе. Я провел несколько операций на головном мозге, чем привлек определенное внимание.
— В таком случае почему вы вернулись?
— Ностальгия, — просто ответил ветеран.
— Что же вас занесло в эту… — Мистер Нортон осекся. — При вашей-то квалификации…
— Язвы, — сказал толстяк.
— Это прискорбно, но как язвы мешали вашей карьере?
— Особо никак, зато дали понять, что эта работа не принесет мне достоинства, — ответил ветеран.
— Я слышу горечь в ваших словах, — едва успел сказать мистер Нортон, как распахнулась дверь.
В комнату заглянула смуглая рыжеволосая женщина.
— Как чувствует себя наш белый человек? — спросила она и, пошатываясь, шагнула через порог. — Белый человек, малыш, ты проснулся. Выпить хочешь?
— Не сейчас, Эстер, — остановил ее ветеран. — Он еще слишком слаб.
— Да, по нему видно. Самое время промочить горло. Кровь требует железа.
— Будет тебе, Эстер.
— Ладно, ладно… Чего приуныли, как на похоронах? Забыли, что это «Золотой день»?
Нетвердыми шагами она, манерно отрыгивая, приблизилась ко мне.
— Видели бы себя со стороны. Студентик сидит, напуганный до смерти. А белый малыш ведет себя как не знаю кто. Улыбнитесь вы! Я вниз, скажу Хэлли, чтоб прислал выпивки.
Проходя мимо мистера Нортона, она потрепала его по щеке, и тот, я заметил, залился краской.
— Радуйся жизни, белый человек.
— Ха-ха-ха! — заржал ветеран. — Вот вы и зарделись — значит, вам уже лучше. Не стесняйтесь. Эстер славится человеколюбием, щедрой натурой терапевта, искушенностью и целительным наложением рук. А уж какой у нее катарсис — не передать словами, ха-ха!
— Вы действительно лучше выглядите, сэр, — подтвердил я, мечтая поскорее убраться из этого заведения. Я понимал каждое слово ветерана по отдельности, но их общий смысл от меня ускользал, и мистер Нортон вроде бы оказался в сходном положении.
Зато как божий день было ясно, что излишнее панибратство бывшего врача в отношении белого человека добром не кончится. С одной стороны, меня так и тянуло напомнить попечителю, что его собеседник — просто сумасшедший, а с другой, я получал какое-то пугающее удовлетворение от того, что ветеран общается с ним на равных. Манеры девицы отклика во мне не находили. Девкам и без того многое сходит с рук, в отличие от нашего брата.