Длинный путь по коридорам дворца, белый мрамор и сводчатые окна, цветастые драпировки и мозаика на стенах… Всё мелькает передо мной, кружится, слепит глаза. Мне привычнее чёрные лестницы, служебные помещения, а в этой анфиладе блестящих парадных комнат я сжимаюсь и чувствую себя мошкой на чужой ладони, которую в упор разглядывают и вот-вот раздавят.
Я чинно шествую во главе небольшой процессии, всего лишь на пару шагов позади Его величества, и мне требуется несколько мгновений, чтобы понять, которая из разряженных фигур в огромном зеркале в полстены, мимо которого мы проходим, – это я.
Тронный зал полон народу. Со стороны может показаться, что там чуть ли не полгорода, но я-то прекрасно вижу, что по большей части это переодетые маги-охранители и городская стража, а еще слуги, которых нагнали, чтобы создать иллюзию торжественного приёма гостей. Авалакарис продумал свой план до мелочей, чтобы никто не выдал удивлением, что с «принцессой» что-то не так.
Запоздало понимаю, что половина этих людей должна была пройти во дворец через врата в магическом куполе. А значит, у Невидимки сегодня было множество случаев выбраться отсюда незаметно. Скорее всего, он уже на полпути к своим горам.
Эта мысль отзывается тупой болью где-то под рёбрами, и я понимаю, что пустота во мне вовсе не так пуста, как мне показалось сначала. Вскидываю подбородок, выпрямляюсь ещё сильнее – быть может, если войду в образ надменной принцессы, мне будет проще не только казаться, но и стать бесчувственной.
Согласно протоколу, который вбивала в меня Надзирательница битый час своими нравоучениями, я встала по правую руку от Императора, ровно на ступеньку ниже трона, на котором он восседал. Чинно сложила руки на животе. Сидеть никому кроме монарха не положено – сколько бы ни длилась высочайшая аудиенция. Алая мантия Его величества, подбитая серебряной лисой, аккуратно разложена пажами на всю ее невообразимую длину по ступеням возвышения, придворные опахальщики вовсю машут своими опахалами, королевские виночерпий и пробовальщик еды застыли позади трона, готовые по первому щелчку толстых пальцев Императора утолить его жажду или голод.
Золотые механические часы-лотос распустили свои лепестки, прозвенела торжественная мелодия. «Придворные» застыли по обе стороны от белой ковровой дорожки, которую расстилают только для особых гостей, и которая соединяет подножие трона и высокие двери на противоположной стороне зала – древесина белой горной сосны, пышная инкрустация золотом и рубинами. Настоящее сокровище. Тяжеленная как зараза. Мне доводилось пару раз бегать по поручениям принцессы, когда она забывала что-то в тронном зале – я чуть не надорвалась и быстро поняла, почему к каждой створке двери на приёмах бывает приставлено по здоровенному мускулистому детине. Даже должности такие есть в дворцовом реестре – «открывальщик левой створки парадной двери тронного зала дворца Императора» и «открывальщик правой створки парадной двери тронного зала дворца Императора».
Зиалы здесь вообще нет – хоть она и капризничала, что тоже хочет одним глазком глянуть на послов, ей приказали сидеть в своих покоях под надёжной охраной.
По спине пробежал холодок. Я даже оглядываться не стала – это Авалакарис вышел откуда-то из потаенной дверцы позади трона и занял своё место по левую руку от Его величества. Цепкий взгляд мага принялся ощупывать толпу. Проверяет, все ли пешки на своих местах? Мне тоже досталось. Он «царапнул» по моей защите, и я едва успела представить, что я никакая не Мэй, а просто крохотное лесное озеро спокойной воды. Мирный островок синевы и зелени… и никакой магии. Едва успела. Опасно быть такой рассеянной – особенно сегодня. Но именно сегодня у меня никак не получается сосредоточиться – память услужливо возвращает каждое мгновение, каждое прикосновение, каждое невысказанное слово. Воспоминания жалят роем яростных пчёл.
Наконец, двери распахиваются, и шелест голосов замирает как по команде. Все подаются вперёд, вытягивают шеи, чтобы рассмотреть посольство из Кеш-Анура, этой жаркой страны, которая славится своими пустынями, прекрасными песнями и изысканными сладостями.
Первым вплывает музыкант – едва не пригибается к полу под тяжестью причудливого инструмента. Две выпуклые деревянные деки, напоминающие домбру, держатся искусно выструганным коромыслом на шее. Щуплый седобородый старичок в зелёном халате играет двумя смычками одновременно, обе его руки выписывают причудливые кренделя, и тронный зал полнится прихотливыми извивами восточной мелодии. Скачущие ноты рассыпаются над толпой, отражаются от беломраморных стен и зеркал, и вот уже такое чувство, будто здесь целый струнный оркестр.