На втором этаже они остановились. Куидюк прислушался, нет ли кого внизу, и медленно постучал три раза. Потом ещё дважды — быстро.
Ждать пришлось долго. Терпение Дасько истощалось, когда, наконец, в круглом дверном отверстии — «глазке» — поднялась заслонка и кто-то внимательно стал осматривать пришедших.
— Это я, Анеля, открой, — сказал Кундюк.
Загрохотал засов, щёлкнул дверной замок, за ним другой. Дверь чуть приоткрылась, сдерживаемая цепочкой.
— Ничего, ничего, — снова заговорил Кундюк. — Со мной гость.
Только после этих слов дверь отворилась окончательно. Как ни было темно в вестибюле, здесь, в передней квартиры Кундюка, оказалось ещё темнее. В первый момент Дасько не увидел ничего. Только когда глаза немного привыкли, он начал осматриваться.
Маленькая передняя создавала такое впечатление, будто сюда снесли из разных комнат мебель, свалили кое-как и оставили.
У стен, оставляя узкий проход, в который еле-еле мог протиснуться человек, стояло три шкафа. На одном из них лежал вверх ножками ломберный стол под красное дерево, с покоробившейся от сырости лакировкой. На другом шкафу хозяева поместили несколько рыжих чемоданов. Возле двери поблескивали тусклым золотом две большие рамы без картин. Всё это было старое, грязное, ветхое. На вещах — чемоданах, шкафах, рамах — лежал толстый слой пыли. Видно было, что этот хлам лежит здесь давно, им никто не пользуется.
Осмотрев переднюю, Дасько перевёл взгляд на хозяйку, женщину лет сорока пяти, старавшуюся казаться «дамой без возраста». Высокая, худая, она держалась прямо и чуть надменно, причём чувствовалось, что в случае надобности эта надменность может смениться самым откровенным подобострастием. Острые черты лица, мелкие зубы, длинный хрящеватый нос придавали Анеле сходство со злобным и пронырливым животным. Пёстрая повязка скрывала её грязноватые волосы. Одета жена Кундюка была в серое летнее пальто, перепоясанное тонким засаленным кожаным ремнём.
— Познакомься, Анеля, — сказал Кундюк. — Это господин Дасько с Волыни, мой старый знакомый. Он поживёт у нас немного.
Анеля бросила на Дасько недружелюбный взгляд и, не вымолвив ни слова, ушла в боковой коридорчик. За коридорчиком помещалась кухня — Дасько догадался об этом потому, что оттуда пахло газом и слышалось громыхание передвигаемых Анелей кастрюль.
— Однако бывшая пани Сзидзинская не из любезных, — криво усмехнувшись, сказал Дасько.
— Время сейчас, знаете какое, — извиняющимся тоном ответил Кундюк. — Каждого приходится бояться. К тому же она не знает, кто вы.
— А, кстати, как вам сообщили, что я приеду?
— Перед самой эвакуацией города ко мне явился человек и приказал каждое пятнадцатое число в продолжение двух лет быть в двадцать минут пятого на улице Елижбеты. Он мне и дал пароль.
— В продолжение двух лет! Как видите, я не заставил вас ждать так долго. Вы должны ценить мою вежливость и относиться ко мне хорошо.
В последних словах Дасько прозвучала открытая угроза. Хотя Кундюк понял и оценил эту угрозу, он сделал вид, что ничего не заметил и посчитал слова Дасько шуткой. Кундюк даже засмеялся. Смех у него был хриплый, невесёлый, короткий.
— Пройдёмте в столовую.
Эта комната была довольно светлой и широкой, но казалась тесной из-за большого количества мебели. В центре стоял накрытый кружевной скатертью овальный обеденный стол, на нём лежала большая раковина-пепельница и полинявший бархатный альбом для фотографий. Чуть ли не половину комнаты занимал широкий клеёнчатый диван со спинкой. Обивка дивана порвалась, из спинки вылезал волос и куски мочалки. Справа от дверей выстроилось несколько кресел, маленький круглый столик, опять-таки с бархатным альбомом, кушетка, покрытая небольшим ковриком украинской работы, вышитыми гарусом подушками, пыльными пуфиками. Впрочем, пыльными были не только пуфики. Когда уставший Дасько, не ожидая приглашения хозяина, опустился на заскрипевший диван, над ним поднялось целое облако пыли, такое густое, что Дасько чихнул.
Кундюк сел в кресло, вытянув свою длинную спину, положив длинные худые руки на колени, по привычке продолжая часто облизывать тонкие красные губы.
Дасько вынул папиросу и закурил. Синие кольца дыма потянулись вверх, цепляясь за стекляшки большой базарно-пёстрой люстры.
— Прежде всего давайте поговорим о том, где вы меня устроите, — сказал Дасько, ловко выпуская плотные кольца дыма. — Должен признаться, что люблю комфорт — это моя слабость, а у вас, кажется, не особенно...