И вдруг раздался звук трубы. Чертовски странный, будто с того света, мелодичный, немного дребезжащий, но очень ясный звук. Трубач играл: «Тореадор, смелее в бой…» Мы застыли в недоумении. Но это не была галлюцинация. Отчетливо слышалось, как на какой-то странной трубе играют мелодию, знакомую всем по песням шарманщиков, а с двух сторон ущелья появились легионеры в черном со штыковыми винтовками. Пусть даже загадочная труба и послышалась нам, но уж стрельба-то была взаправдашной! Положение изменилось. Теперь туареги сами попали в ловушку и оказались между двух огней. Ура! Мы — вперед! Но туземцы уже не стреляют в нас, пытаются убежать от свалившегося с неба войска. На них наводят ужас солдаты в черном, подобные мертвецам. Я сам видел трубача, и клянусь вам моей лучшей субботней выручкой, у него была посеребренная труба, на которой он выводил: «Тореадор, смелее в бой!» Как они дрались! Я не шутник, и у вас была возможность узнать на собственной шкуре, какая у меня тяжелая рука. Но — эти! Они так орудовали штыками, будто прокладывали себе путь в зарослях терновника!
Те из туарегов, что остались живы, спрятались в скалах. Бой был закончен. Погибло немало прекрасных солдат, а уж арабов — не сосчитать. Мы ждали, что сейчас обнимем своих боевых товарищей, ведь как бы они странно ни выглядели, это были всего лишь легионеры.
Но что это? Покончив с нашими врагами, они не спустились со скал. Более того! Трубач заиграл отбой. То есть это я думаю, что отбой. Мы же знаем эту мелодию как песенку «Без женщин жить нельзя на свете, нет…».
Звуки медленно удалялись, затихали. Легионеры исчезли со скал. Хо-хо, сказали мы, так дело не пойдет! Нам хотелось пожать руки хоть некоторым из них. Мы начали карабкаться на скалы. Когда выбрались наверх, звуки странного отбоя еще слышались вдали, но легионеры уже удалялись красивым строем. Во главе колонны ехал офицер. Мулы, нагруженные оружием, автомобиль с красным крестом на боку, броневик с малокалиберным орудием, а в конце — фиакр. Да-да! Одноконный… Все было так, как я говорю. На козлах сидел кучер в цилиндре, кнут свисал рядом с автомобильной лампой, а кляча, запряженная в фиакр, бежала рысью. Так они и шли по Сахаре: впереди — рота солдат, а за ней — фиакр, в котором сидел офицер. Издали мы разглядели его фуражку. Мы буквально окаменели. Некоторые начали креститься. Тут офицер в фуражке повернулся. Оказалось, генерал! Он вышел из коляски. Извозчик приподнял цилиндр… и… клянусь, так оно все и было… указал рукой на счетчик таксомотора! Как будто он доставил сюда генерала, а теперь ожидает среди барханов нового клиента! Генерал что-то выкрикнул, но нельзя было расслышать, что именно, солдаты развернулись и нацелили оружие на нас. Мы поняли, что если двинемся вперед, они откроют огонь. Пришлось остановиться. Генерал направился… в пустыню. Перед ним — фиакр, рядом — броневик. Следом шла рота, мулы с оружием, машины. А Легион исчезал в красноватой дымке уходящего дня. Если бы тут же не лежали трупы наших друзей и туземцев, мы бы не поверили собственным глазам…
Посетители слушали как зачарованные. Стемнело, но лампу зажечь забыли.
— А мне, — вступил Бришон, — довелось столкнуться с ними совсем в другом месте, далеко на юге. Тогда я служил в Сахаре… Кверенс, дай-ка мне стаканчик красного… Только не чистого, смешай с чем-нибудь.
Датчанин распорядился:
— Семь унций красного, десять — рома.
— В то время, — начал неторопливо Бришон, между делом покуривая свою любимую трубку, — в Сахаре были расквартированы лучшие войска. Чтобы попасть туда, требовались ум, смелость, железное здоровье и минимум два года службы. Жалованье платили двойное — ведь приходилось месяцами шататься по пустыне. Когда на верблюдах, когда пешком, а привал — только после тридцати километров пути. У солдат были ярко-красные шинели, сабли на боку да шестизарядный револьвер. Карабин нам не полагался. Мы патрулировали западную часть Сахары. На караванный путь, что ведет в Тимбукту, нападали разные негодяи, их-то нам и надо было отстреливать. Мы начали преследовать главную банду (вся шайка состояла из нескольких мелких банд), но оказалось, что ее костяком было племя минимум в сто воинов. Это уже не пустяки… Так вот, в один прекрасный день один дряхлый сахарский доносчик дает знать: основная орда во главе с Ходолугу расположилась перевести дух в районе солончаков Гемла. Мы берем в поход воды на четыре дня, потому что перед Гемлой есть колодец, — и в путь. Командир подгоняет нас. Вскоре видим вдалеке над солончаками клубящиеся облака соляного пара, а рядом — две белые колонны у колодца. Вокруг — ни души. И самое страшное — воды тоже нет! Эти сволочи набросали в колодец каких-то железяк так, что до воды не добраться. Наверное, роте саперов и удалось бы вытащить всю эту гадость, но мы умели только драться с врагом! Черт их знает, откуда эти разбойники приволокли столько металлолома, но адская затея удалась. Тот старикан, что выдавал себя за доносчика, наверняка был сообщником Ходолугу… Говорю я тогда командиру: отряд дальше не пойдет; воды осталось на день. Он мне в ответ: «Заткнись!» Ну я и заткнулся.
Буквально по нескольку капель в день выделяли каждому, пока шли до оазиса Бангавелло. Уже на второй день несколько человек умерло, двое сошли с ума. Меня и сейчас дрожь пробирает, как вспомню… Блуждали по соленому болоту, тонкая корка соли трескалась под нами, если мы слезали с мулов. Соль разъедала до крови копыта верблюдов, пришлось пристрелить животных. Раскаленный ветер заставлял звенеть белую соль. Конец! Мы заблудились. Не осталось ни капли воды…
Командир объявил привал. «Ребята, — сказал он, — в аптечке есть несколько бутылок спирта, разделим их по-братски. Вы были отличными парнями, да, сдается мне, и я был неплохим командиром. Простите, если что не так. Придется, видно, нам остаться в здешнем гарнизоне навсегда». Мы сказали офицеру, что он был хорошим парнем и мы его любили, да так оно и было на самом деле. Солдат всегда любит не доброго офицера, а сурового, но справедливого. Мы стали разбивать лагерь — не мешало немного отдохнуть перед вечным сном. Едва мы успели поставить палатки и окружить, по уставу, лагерь метровой каменной стеной, как вдруг слышим сигнал отправления.
— Опять какая-то песня? — спросил спившийся клоун. — Ведь Кверенс сказал, что Невидимый Легион приближается с песенками из популярных оперетт.
— Нет. Обычный сигнал.
— Совсем обычный? — не вытерпел новобранец, ожидавший рассказа о призраках. — Они трубили обычный сигнал отправления?
— Да. Сигнал был верный, да больно уж чудной. Его не трубили, а играли на гармошке! Где это видано? Нам показалось, что мы спим или уже попали на тот свет. Вдруг на тропе начал блуждать в ночи бледный луч, вроде болотного огонька, но его сопровождал какой-то шум. Да ведь это фиакр! И фонарь горит. Тут командир так сжал мне руку, что я вскрикнул, и говорит удивленно: «Черт побери… а ты… тебе не кажется… что там наемный экипаж?.. И слышишь гармонь?» «Да, mon commandant», — пролепетал я. И тут уже можно было разглядеть ливрею с золотыми пуговицами и цилиндр с номером. Настоящий извозчик! За ним — марширует колонна, а в коляске — лысый призрак с моноклем в глазу! Вдруг вижу — перед коляской кто-то идет. Проводник? Ему не надо было ускорять шаг, чтобы кляча не наступила ему на ноги.
Ив этот момент, друзья мои, выглянула луна. По меньшей мере сотня солдат шла по тропе среди трясины. С лошадьми, броневиком, в черной форме, и среди них — капрал с гармошкой на шее. Впереди какой-то человек, застегнутый наглухо, будто в мешке. Стало страшно. Извозчик увидел нас и остановился. Из фиакра…