Этан сходил с ума от горя. Кэт – солнце его жизни – ушла. В тот день Линда потеряла не только мать, но и отца. Этан не хотел видеть, подходить к дочери. Обвинял младенца в смерти жены. Поэтому я забрал малышку. Этан со временем отошёл, но дочь так и не полюбил до конца. Может, потому что девочка очень похожа на Кэт. Разве что глаза унаследовала от отца.
Линда, маленькая егоза, выросла здесь. Я слышал, как она произнесла первое слово, видел, как делает первый шаг. С важностью щупал, как растёт во рту первый зубик. То, чего я был лишён в отцовстве, полностью испытал, став дедом. Кто может упрекнуть меня в том, что я её слишком люблю?
Антоний Евграфович замолчал, а я погладила его по руке, успокаивая.
– Этан скончался внезапно, восемь лет назад, от сердечного приступа, – голос старика звучал резко, надтреснуто, – и воспитание девятилетней девочки полностью легло на меня. В ту пору мне уже стукнуло девяносто, но я старался изо всех сил жить как можно дольше. Как видишь, Марина, мне это неплохо удалось.
Дмитрий, в свою очередь, трудностей подобного рода не испытывал. Его семейная жизнь – образец респектабельности. Сюзанна родила троих детей. Она в некотором роде – неплохая мать, но холодность по отношению к Этану автоматически перешла и на Линду. Поэтому-то мои родственники не испытывают особого желания заботиться о девочке.
Надо отдать им должное: когда с Линдой случилась беда, мы семейно собрались на консилиум. Они сделали всё, что нужно, но особой сердечности от них ждать сложно. Звонили, интересовались, но, как ты понимаешь, это скорее дань вежливости, нежели реальное сочувствие.
Антоний Евграфович пристально посмотрел на меня, заглядывая в душу.
– Они такие, как есть. И я люблю их, потому что они – моя семья. Может, неидеальная, не самая лучшая, но моя. Тем более, не всё так печально с младшим поколением, – на бескровных губах старика мелькнула улыбка. – Сегодня вечером вторая половина семейства соберётся под этой крышей. Хотят познакомиться с тобой. Не суди их слишком строго. Надеюсь, ты простишь им некоторые слабости.
Я успокаивающе сжала руку старика.
– Антоний Евграфович, я с удовольствием познакомлюсь с вашими родственниками. Вы любите их, это главное. Идеальных людей не бывает, поэтому надо прощать слабости. Недостаточная душевность – это ещё не показатель порочности. А кто я такая, чтобы судить?
Старик с чувством сжал мои пальцы.
– Рад, что ты это понимаешь. Я люблю Дмитрия, внуков. С Сюзанной несколько сложнее – испытываю к ней противоречивые чувства, но, наверное, они от её холодности. Ты познакомишься и сама составишь собственное мнение о каждом. Ужин через час, в столовой.
Он заинтриговал своей историей. Вспомнилось, что ранее, разговаривая обо всём на свете, мы почти не касались его жизни здесь, его семьи. Он старался избегать подобных разговоров. Может, хотел оставить здешнюю жизнь за гранью и жить воспоминаниями. Как бы там ни было, сегодня предстояло увидеть то, что осталось за недомолвками.
Я отправилась в свою комнату. Понежилась в ванне, надела лучшее платье, уложила волосы мягким узлом на затылке.
Ровно через час спустилась на первый этаж. Ещё никого не было, и я решилась пройтись по дому. В холле столкнулась с Майклом. Он натягивал кожаную куртку, направляясь к выходу.
– Ты куда, Майкл? – спросила невольно и тут же пожалела: странный шофёр посмотрел мрачно, а блеск чёрных глаз говорил, куда бы я сходила со своими вопросами. Но, однако, он ответил:
– Прогуляюсь.
Тучи и то бывают светлее. Я не рискнула его задерживать, только следила растерянным взглядом, как Майкл быстрыми широкими шагами уходит прочь.
Что-то во всём этом было неправильным, но что – не сумела уловить. Поняла только: Майкл рассержен, натянут, раздражён до крайности. Я вздохнула и вернулась в гостиную. Антоний Евграфович шёл навстречу. Я поймала его одобрительный взгляд, но сказать друг другу мы ничего не успели: раздался звонок в дверь.
– А вот и гости, – пробормотал озабоченно старик и, взяв меня за руку, повёл в холл.