Я ничего не понимала. Очевидно, Майкл не пользовался популярностью у леди. Скорее всего, и он отвечал взаимностью. Вот почему ушёл из дома. Какие-то притянутые за уши доводы. Майкл мог просто сидеть в своей комнате и не выходить. Что-то не сходилось, но подумать, как следует об этом, я не успела.
Майлз предложил салат. Разговор летал, как теннисный шарик, ни на чём конкретно не останавливаясь. Вежливая беседа ни о чём, кружила акулой и обходила подводные рифы, известные этому семейству, а мне оставалось только поддакивать и кивать в ответ.
Джоанна и Стивен отмалчивались. Пустая болтовня меня вымотала, и когда ужин подошёл к концу, я с облегчением выдохнула. Радовалась я зря: ужин закончился, а вечер – нет: мы плавно переместились в соседнюю комнату в мягких зелёных тонах. Уютные диванчики, продуманно расставленные растения, в углу поблескивал чёрным крылом старинный рояль.
Джоанна сразу забилась в угол, надёжно спрятавшись под весёлой пальмой. Антоний Евграфович и Дмитрий сели на диван, Стивен присел возле рояля. Мы с Сюзанной расположились в креслах. Майлз неожиданно примостился рядом и попросил меня рассказать о себе.
Я пожала плечами.
– Рассказывать особо не о чём. Закончила университет, получила диплом психолога, работаю секретарём в магазине детских игрушек.
– Психолог? – в глазах Сюзанны проскользнула искра заинтересованности. – Интересная и престижная работа.
Стивен рассеяно провёл пальцами по клавишам и, прищурившись, взглянул на меня.
– А зачем нужна престижная работа, если есть масса других талантов? Можно сколотить состояние, спасая смертельно больных.
Он язвил, красивые губы нехорошо кривились. Я посмотрела ему в глаза.
– Нет цены у боли. Это трудно объяснить, но деньги в моей жизни – не главное. Страдания человека так велики, что избавить от них можно, только страдая рядом. А если ты в это время будешь думать о выгоде, значит не сможешь помочь.
Дмитрий смерил меня тяжёлым взглядом.
– Очень интересно. Так вы гуманистка, Марина.
Встрепенулся Антоний Евграфович и предложил:
– Хватит разговоров. Стивен, сыграй нам что-нибудь.
Старик повернулся ко мне и доверительно добавил:
– Стив прекрасно играет. Его игру можно слушать часами.
Юноша пожал плечами, игнорируя комплимент.
– На чём остановимся? Сюзанна, не сердись, канкан играть не буду, – осклабился, уловив строгий взгляд матери. – Классика, конечно.
Он устроился поудобнее, тонкие пальцы ожили – и полилась мягкая музыка вальса Шопена. Стив и впрямь играл хорошо. Все смолкли, расслабились. Я почувствовала себя уютно, словно дома. Образ Ника всплыл в памяти. Музыка напомнила вечера, проведённые за стареньким пианино.
Прикрыла глаза, наслаждаясь покоем. Почти без паузы Стив заиграл «На память Элизе» Бетховена. Я собирала звуки, как цветы, складывала в букет ощущений и медленно вдыхала запах музыки. Смаковала, как изысканное вино. Любовалась, как стёршейся позолотой на старинных рамах. Ловила, как гулкое эхо торопливых шагов по древней брусчатке.
За Бетховеном последовала «Серенада» Шуберта. Удивительная акустика в этой комнате: звук не рассеивается, не дробится, а бьёт точно в цель – сердце человеческое.
Я не смогла усидеть. Не знаю, что на меня нашло, но я тихо поднялась, медленно подошла к роялю и запела. Слова песни слетали с губ естественно, как дыхание. Мне немного не хватало диапазона, и на высоких нотах приходилось переходить на октаву ниже, чтобы петь чисто, но «Серенада» звучала душевно и мягко.
Утихли последние аккорды. Я поймала взгляд Стивена. Кривая ухмылка сошла с губ. Большой, правильно очерченный рот приоткрылся – мягкий и беззащитный, как у ребёнка. В груди защемило. И в этот момент между нами проскочила искра взаимопонимания. Это похоже на электрический заряд огромной мощности. Я даже дыхание затаила, но тут раздались аплодисменты.
– Браво, Марина, это прекрасно! – воскликнул Майлз. – Может, ещё споёте?
Я покраснела, стушевалась и хотела ретироваться, когда Стив, тряхнув длинными волосами, заиграл. Он смотрел на меня пристально, а пальцы жили своей жизнью.