– Марина Штейн.
Брови Олега удивлённо поползли вверх:
– Ого! Зачем же так официально? Ты не обидишься, если я буду звать тебя по имени?
Мой новый знакомый, не дожидаясь ответа, легко вскочил на ноги и, взяв меня за руку, потянул прочь из скверика.
Так начался наш роман. Олегу было двадцать шесть, он учился на третьем курсе факультета экспериментальной физики, обожал музыку, компьютеры и мороженое. Всё это он сообщил мне, пока провожал домой.
* * *
Потянулись странные, лихорадочные дни. Сердце, что билось в груди всегда спокойно и бесстрастно, начало вести себя странно, стоило мне хотя бы краем глаза увидеть Олега. Встречались мы в стенах университета нечасто. Так, сталкивались случайно на несколько минут, чтобы сказать друг другу пару ничего не значащих фраз: «Привет! Как дела? У меня тоже всё хорошо. Пока!».
Однако, натыкаясь на чуть насмешливые, но серьёзные глаза, всегда чудилось: Олег хочет что-то добавить, но этого никогда не случалось. Взгляды связывали нас куда прочнее, чем слова, беззаботно слетавшие с губ. Это тревожило, я копалась в себе с холодной расчётливостью мясника, который препарирует жертву, пытаясь найти что-то одному ему известное и важное. Но это «что-то» ускользало, уплывало из рук, и я никак не могла найти хотя бы один ответ на многочисленные, терзающие меня вопросы.
По ночам я просыпалась в холодном поту, чувствуя, как плавится тело от безудержных толчков крови. У меня пропал аппетит, я похудела, стала рассеянной и какой-то потерянной. Я, умевшая твёрдо и логически мыслить, казалось, навсегда утратила эту способность.
Я не понимала, что происходит, не связывала своё состояние с человеком, который помог мне однажды. Ни его имя, ни образ ни разу не всплыли в сознании.
Мама беспокоилась, глядя на мои ввалившиеся щёки и тёмные круги под глазами. Несколько раз она мягко пыталась расспросить, что тревожит меня, но я и сама не знала, поэтому отделывалась односложными ответами и виновато разводила руками, убеждая, что всё в порядке.
Я бродила как тень, впадая в состояние самоуглубления; следила за событиями и не улавливала ни закономерностей, ни случайных явлений, пока однажды Наташа не встряхнула меня за плечи:
– Всё, хватит! Не важно, что с тобой происходит, но дальше так жить нельзя. Тебе не хватает жизни. Взбодрись, посмотри на мир другими глазами, развейся, сходи в кино, на дискотеку, наконец. И перестань копаться в себе! Всё это похоже на бред, в котором ты увязла. Не знаю причин твоего состояния, но их не знаешь и ты. Поэтому сегодня мы едем развлекаться. И не спорь. Много музыки, смеха, дурацких приколов и никаких медитаций. Ты поняла меня?
Я кивнула, обречённо подумав, что подруга права. Должен быть выход. Почему бы и не попробовать послушаться её совета?
Этим вечером я долго крутилась у зеркала, надела легкомысленно-вызывающее платье, нацепила побрякушки и даже накрасила ногти. Все эти приготовления отвлекли меня, я улыбнулась и распустила волосы. Такой я себя не знала. Незнакомая раскованная Марина Штейн.
Наташа зашла за мной и замерла, открывала и закрывала рот, затем мотнула головой:
– Тебя убить надо за неизменную причёску «а ля старая дева»!
Я рассмеялась:
– Люблю ломать шаблоны.
– И у тебя это получается, – сказала Наташа, выволакивая меня из квартиры.
Около часа мы добирались до студенческого общежития на метро, затем на троллейбусе. Вечерний город завораживал, тянул за собой, чтобы показать лабиринты улиц и перекрёстки тайн. Прекрасный и суетливый, многолюдный и изменчивый – легко затеряться в толпе, стать молекулой огромного организма. Если бы я была одна, то предпочла бы бродить до поздней ночи по улицам.
- И даже не помышляй! – Наташа, словно прочитав мои мысли, сердито сжала руку. – Сегодня тебе не отвертеться. Никаких медитаций, только веселье. Расслабься!
Когда мы приехали в общежитие, начал накрапывать мелкий, нудный дождь. В холле горели огни, духота окутала нас с ног до головы. Вовсю орала музыка, в дискотечном переполненном зале веселился народ.