Этим вечером я отдыхала. Запоминала каждую мелочь, не упускала ни одну деталь. Красивый зал, удобные кресла, огромная сцена. Музыканты настраивали инструменты, и я растворялась в звуках готовящегося таинства.
Мне нравилось всё: негромкие разговоры, покашливание, бинокли и программки. И то, как замер зал перед началом действа. А потом появилась она – изящная и утончённая, красивая и талантливая до слёз.
Слушать её – и теряться в голосе и тембре. Впитывать слова – и растворяться в волшебстве. Она вела за собой, протягивала руки, и я видела, как качало зал, как подавались вперёд люди, как раскрывались лица, очарованные её пением.
В Фелисиане горела искра Божья – чистая и ровная. А потом её забросали букетами, рукоплескали стоя, кричали «Браво!», а она улыбалась, как застенчивая девочка, не понимающая, что творит с теми, кто готов слушать её бесконечно.
Ужинать мы отправились в ресторан. Я видела: она обожает сына, восхищается им, гордится. Весь вечер не сводила с него глаз.
Тихая и уютная, домашняя, как махровый халат, она ничем не напоминала ту примадонну, что пела и властвовала на сцене, покоряла сердца и брала в плен только силой своего голоса. Я влюбилась в неё безоглядно: не только ещё одна жертва её таланта, но и просто поклонница Фелисианы-женщины, Фелисианы-матери.
Назад мы вернулись в приподнятом настроении.
Перед тем, как лечь спать, я зашла к Стиву. Он был мрачен, неразговорчив и задумчив. Пребывал в каком-то жутком состоянии чёрной меланхолии. До сих пор Стив вёл себя слишком покладисто, а сегодня поменял плюс своего терпения на минус плохого настроения.
– Всё будет хорошо, Стивен, – попыталась я успокоить беспокойного пациента.
– Шла бы ты спать, Марина, – голос его звучал неприязненно и грустно, – а то я забуду, что мне надо меньше двигаться.
– Ну зачем ты так? – огорчённо упрекнула я его.
– Марина, уходи. Ты действуешь мне на нервы. Точнее сказать, я устал пребывать в состоянии полной эрекции. Уходи отсюда, убегай, пока не поздно!
Стив откинулся на подушки, закрыл глаза и сжал челюсти. Непослушная жилка билась на виске. В таком состоянии его действительно лучше не трогать. Я поднялась и направилась к двери. На пороге остановилась.
– Стивен, если думаешь, что грубостью сможешь шокировать меня, то ошибаешься. Это, во-первых. Во-вторых, я не боюсь тебя, потому что какие бы ты гадости ни говорил, никогда не сделаешь мне больно. В-третьих, я думала, что мы друзья. Но, по-моему, ты хочешь преднамеренно перечеркнуть всё то хорошее, что было между нами.
– Да, мы друзья, – процедил он сквозь зубы, не открывая глаз. – Да, мне не хочется тебе грубить. Да, я раздражителен до крайности, но это только потому, что никакие хорошие отношения не заставят меня относиться к тебе как к сестре. Ты что, думаешь, я совсем дурак и не вижу, что ты меня не любишь?
– Я люблю тебя, Стив, – тихо проговорила я.
– Ну, конечно, любишь, – голос Стива прозвучал устало и обречённо, – любишь, но… Есть ведь «но», неправда ли? Любишь как брата, как друга, как шимпанзе. Уходи, Марина, мне больно.
– Мне больше нравилось, когда ты звал меня Марией.
– Это звучит слишком интимно. Ты уйдёшь, наконец?
Не знаю, что на меня нашло. Может, задело его желание поскорее отделаться от меня. Может, он цеплял меня больше, чем мне самой этого хотелось. А только я подалась инстинктивно вперёд. Вспышка. Ярость. Я плохо соображала, что делаю.
Я подскочила к кровати и тряхнула Стива за грудки.
– Не смей выгонять меня, как надоевшую собаку! Я уйду, когда сама захочу, это ясно?
Стив смотрел на меня спокойно и чуть насмешливо. Как раньше.
– Браво, Мария. Может, ты не так уж и равнодушна ко мне, как хочешь показать. Это даёт мне надежду.
Я замерла посреди комнаты, поражённая его словами. Эмоции душили. Я открывала рот, закрывала. Хотела что-то сказать, но ничего не получалось. Из горла рвались междометия и всхлипы, как у гармошки с растянутыми случайно мехами. Так ничего и не сказав, я вылетела вон, громко хлопнув дверью. Прислонилась спиной к стене и попыталась успокоиться.