Во рту кисло-сладко. Так, как надо. Горячая чашка согревает холодные пальцы. Я жмурюсь от наслаждения, делаю глоток. Выплёвываю косточку и, неожиданно для самой себя, сбиваясь и путаясь, начинаю рассказывать о своих приключениях.
Я прихлёбывала чай и вываливала всю историю Нику. Он слушал не перебивая. Такое нужное молчание. Чуткое молчание, когда понимаешь: он внимает, но не хочет мешать, чтобы я смогла рассказать обо всём без оглядки, как на исповеди.
Слёзы катились по бледным щекам, но я не замечала их. Иногда они капали в чай. Изредка его осторожные пальцы смахивали слезинки. И от этих прикосновений – тоже хорошо.
– Почему я ничего не почувствовала? – в сотый раз вопрошала я. – Может, смогла бы что-то предвидеть и предотвратить. Как же это странно: уметь так много, творить почти чудеса и быть такой беспомощной в самых простых вещах. Делать ошибки – непростительные, глупые. Я ведь могла, да?.. Почему же тогда вот так?..
– Не вини себя, не надо, – попросил он. – Ты же знаешь: от судьбы не убежишь, как ни старайся. Это как латать дырку в ветхой одежде. Закроешь одну прореху – тут же рядом появляется другая.
Он умел – просто о сложном. Одним словом согреть душу. Я вдруг поняла: он стал ближе, роднее. Может, на контрасте, а может, что-то улеглось внутри и встало на место.
Я скользнула в его объятия и расплакалась горько. Он гладил меня по спине, успокаивал и качал, как младенца. Шептал односложные слова. Незаметно для самой себя я уснула. События последних дней, тяжёлый перелёт, изнуряющая бессонница отступили. Остались лишь руки Ника и спасительный сон, что, сжалившись, пришёл ко мне наконец-то.
На рассвете я на мгновение проснулась. Я лежала на диване, но руки Ника по-прежнему надёжно обнимали меня. Его тело рядом, соприкасается с моим. И это не испугало, не заставило отстраниться. Я прерывисто вздохнула, прижалась ещё сильнее и вновь провалилась в сон.
Ровно в семь утра я встала. Ника рядом не было. Из кухни слышался звон посуды, и я потянулась на звук, как очарованные крысы идут за дудочкой крысолова.
– Доброе утро, Мария, – голос Ника звучал мягко и словно светился от нежности.
Я кивнула в ответ и деловито обшарила холодильник и шкафчики.
– У меня такое впечатление, что ты вообще ничего не ел, – недовольно пробурчала я. – Почти всё целое! Я-то думала, ты тут с голоду помираешь, а продукты почти не тронуты. Ты научился питаться воздухом?
– Я наслаждаюсь тем, что ты ворчишь, – кажется, он улыбался. – Пожалуйста, ругай меня ещё, а то я совсем одичал, не имея возможности общаться.
– Издеваешься? – подозрительно спросила, глядя на то место, где по моим предположениям находился Ник. – И неплохо, если ты ответишь на мой вопрос.
– Ты не представляешь, во что обернулась для меня твоя поездка, – он говорил тихо и серьёзно. – Я не мог есть, не мог спать. Бродил по комнатам как приведение, разговаривал сам с собой, с этим чёртовым котом, что пропадал сутками, гоняясь за кошечками и участвуя в жестоких битвах за право обладания. Я лечил его разорванное ухо и скрипел зубами от злости и бессилия.
Ночами выходил на улицу и яростно работал в саду. Копал, рвал сорняки, поливал цветы. Я полол картошку милой старушке, что живёт рядом, а днём слушал, как она плачет и благодарит Бога.
Иногда казалось, что я схожу с ума. Даже чтение не успокаивало. Не знаю уж, о каком издевательстве ты говоришь.
Стало неимоверно стыдно. Непривычно, что он говорит так. Будто распахнулась наглухо закрытая дверца, что скрывала Ника.
– Прости меня, Ник, – прошептала я. – Не могла даже представить, что тебе так плохо. Когда мне было трудно, я без зазрения совести обращалась к тебе. Ты помог спасти Линду и…
Я запнулась, покраснев удушливой волной, вспомнив ту ночь, когда Ник любил меня на расстоянии.
– Ты могла бы звать меня почаще, – сухо заметил он. – Я бы не обиделся.
Я встрепенулась, покраснела ещё больше, а потом сообразила, что он имеет в виду не то, о чём я напряжённо думала последние несколько секунд. Лучше умереть, чем произнести вслух собственные мысли.