Вспышка. Рассыпающийся свет фейерверка, после которого не хочется ни говорить, ни думать. Он центр. Могучий ствол. А я лиана, что нежно льнёт, сплетая гибкий стебель с его кроной и ветвями.
Шёпот как дуновенье ветра, одежда как шелест осенней листвы – падает к ногам. Кожа как тлеющие угли – готова вспыхнуть костром, плавиться от прикосновений и впитывать поцелуи.
Мне нравится быть частью, чем-то обыденным и простым, как прутик. Вот только что ты веточка с почками, но стоит ему прикоснуться – становишься цветущей гроздью – нежной и воздушной.
Мне нравится сливаться и становиться целым, как Уроборос, – символом вечной бесконечности.
Он мой – до крика, когда сжимается пружина страсти. Он мой – до стона, когда распускает лепестки экстаз, умноженный на два влюблённых сердца и разделённый одним дыханием на двоих.
* * *
Через день я стояла на пороге гостиницы, где проживал Андрей Егоров. Он открыл мне дверь номера – напряжённый, с заострившимися чертами. Тревожный взгляд и невольная поза страха: опущенные плечи, вжатая голова, сведённые судорогой руки в кулаках.
– Привет, – улыбнулась радостно, жмурясь от солнечных лучей, что прорывались сквозь открытое окно, – знаешь, сегодня такая погода, что грех сидеть в душной комнате. Я приглашаю тебя на небольшой пикник в парк!
Он застыл. Смотрел непонимающе.
– Прежде чем заняться серьёзным делом, нужно расслабиться и отдохнуть. Ты не против?
Я смотрела на мужчину невинно распахнутыми глазами. Я видела, как дёрнулся кадык. Егоров сглотнул и отрицательно покачал головой. Видимо, говорить он ещё был не в состоянии.
– Вот и хорошо! – я ухватила его под руку и вывела на улицу. Главное, не давать ему сейчас много думать.
Я несла какую-то чушь, восторгалась местными красотами, рассказывала об истории городка, привлекала его внимание к молоденьким девушкам.
– Знаешь, – доверительно шептала, ведя его за собой как послушную собаку на поводке, – обожаю ходить по магазинам, покупать вещи или еду, наблюдать за людьми, придумывать разные истории их жизней. Ты же в курсе: я могу видеть правду, но предпочитаю не погружаться в реальность, а фантазировать.
Он уже расслабился, с интересом прислушиваясь к моей болтовне, отвечал и улыбался. Мой попутчик, казалось, забыл, кто я и для чего мы встретились. Главное, чтобы не думал сейчас ни о чём. Особенно о прошлом. Мне нравилось его выражение лица – смягчившееся, с блеском в глазах.
Парк в нашем городишке примечательный. Когда-то на его месте находилась заболоченная местность. Болото вывели, насадили много деревьев – тополей, ив да берёзок, разбили цветочные клумбы, проложили дорожки, поставили лавочки и детские карусели.
Со временем парк обветшал, но как-то ещё держался на плаву. Деревья выросли по периметру парка и напоминали уютную лесопосадку. Туда я и потянула Егорова. Под раскидистой корявой ивой расстелила покрывало, жестом пригласила своего спутника присесть и начала доставать из сумки продукты.
Наверное, я никогда ещё не говорила так много. Тарахтела, как заведённая. Заставляла его вспоминать детство, счастливые моменты, маленькие радости, то, что делало его счастливым.
Я вела его за собой, как вождь, а он охотно вставал под мои знамёна, раскрывался, наслаждаясь природой, пил вино, ел бутерброды, с удовольствием хрустел сочным яблоком.
Я касалась его словно невзначай и тонко строила двойное дно нашей встречи. Сосредотачиваться из-за болтовни было сложно, но руки знали своё дело, а борьба с гормонами Стива даром не прошла.
Никаких страхов – только позитив. Прошлое уходит далеко-далеко, края трагедий стираются, как на старой фотографии. Боль притупляется. Раны ноют, потому что они есть, но эта боль больше фантомная – без отчаяния и бездонной пустоты.
Я подталкивала его вспомнить первую любовь и первый сексуальный опыт. Он плыл от болтовни, вино развязывало язык. Смотрел на меня с интересом. И это был взгляд мужчины – оценивающий, жаркий. Он прилёг, подперев голову рукой, и наблюдал за мной из-под полуопущенных ресниц. Затем лёг на спину, закинув руки за голову, закрыл глаза. Жевал травинку, улыбался и откровенничал: