– Я слышал, ты сегодня диплом защитила? Можно поздравить?
Я кивнула, наблюдая, как Олег складывает листы аккуратной стопкой.
– Однако, ты сегодня на редкость неразговорчива, – он усмехнулся, окидывая меня понимающим взглядом, – наверное, это реакция на мой поздний визит. Присядь, а то ты бледна; похожа на пламя свечи – тусклое, невыразительное, жёлтое… Чёрт, как, однако, смуглым не идёт бледность…
Я предпочла стоять, продолжая следить за руками Олега.
– Марина, мне неуютно, когда ты молчишь, натянутая, как бельевая верёвка. Очнись! Всего пять минут назад ты светилась от вспышек молний, улыбалась. Я глядел на тебя и наслаждался. Забыл про дождь, ветер. Словно разучился дышать. А теперь ты стоишь молчаливая и холодная, как статуя.
Я встряхнула головой, прогоняя оцепенение.
– Я не… Уже поздно, Олег. Зачем ты пришёл?
– А ты не догадываешься? – губы Олега презрительно скривились. – Наверное же, не чай пить.
Он стремительно приблизился ко мне и схватил за руку. Его пальцы крепко сжали запястье, и я с трудом подавила крик.
– Марина, ну почему ты не можешь быть такой, как все? Ускользаешь, растворяешься, словно тебя нет вовсе?! Ну, хорошо, был неправ: я не могу без тебя, не сплю ночами, хочу находиться рядом, видеть тебя каждую минуту. Теперь ты удовлетворена? Нет? Я встану на колени, унижусь, лишь бы ты снизошла со своего пьедестала. Может быть, тебе и этого мало? Так скажи, чего ты хочешь? Скажи!
Я закрыла глаза, пытаясь справиться с тошнотой: Олег был пьян.
– Мне больно, Олег, отпусти, – попросила, судорожно сглотнув слюну.
– Тебе больно?! – прокричал он в ярости, сжимая мои руки ещё сильнее. – Тебе больно! А каково мне? Что стоит физическая боль против душевных мук? Ты ведь сама читала лекцию про это! Я горю, мне плохо, но какое тебе дело до этого? Ты в ответе только за себя и свои чувства! Ну, залезь мне в душу, прикоснись к ней руками, почувствуй ожог четвёртой степени! Ну что же ты, давай, дерзай!
Олег уже почти кричал. Он схватил меня за плечи и тряс, словно тряпичную куклу. Но я ещё не испугалась, хотя холодок мгновенного ужаса проскользнул по спине и исчез.
– Олег, – сказала я как можно мягче, – пожалуйста, не надо. Ты сейчас немного не в себе. Мы поговорим завтра.
– Завтра? Ну, уж нет, сейчас! Я и напился-то для смелости, иначе не пришёл, продолжая мучаться. А ты бы ходила, как всегда, холодная и неприкосновенная. Ты даже сейчас не хочешь видеть меня, я противен тебе со своей душой. Это для других ты готова вывернуться наизнанку, помочь и посочувствовать. А для меня у тебя нет чувств. Но ты ещё помнишь моё тело, мои руки и ласки. Ты ждёшь их…
Олег наклонился и жестоко впился поцелуем в губы. Я попыталась уклониться, вырваться.
– Не надо, прошу тебя!
– Нет, надо!
Он вновь смял мой рот, раня его зубами. Его руки грубо шарили по телу.
Меня охватил ужас. Ещё никогда не было так страшно и больно. Я вырвалась и ударила его в грудь, пытаясь спастись бегством. Я заскочила в ванную и закрылась. Руки дрожали, тело бил озноб.
– Открой! – дверь трещала от настойчивых ударов Олега. – Хватит прятаться, Марина Штейн!
Хлипкий замок не выдержал. Дверь распахнулась.
Я словно со стороны смотрела в лицо Олега, искажённое яростью, ненавистью и злобой. Не узнавала этих глаз и жестокой гримасы, что, словно маска, стёрла хорошо знакомые черты.
Всё остальное происходило, как в плохом фильме или кошмарном сне. Он наотмашь ударил меня по щекам несколько раз, пока от боли не онемела кожа. Я изо всех сил пыталась защититься: закрывала лицо, впивалась ногтями в руки Олега, но всё напрасно. Жалкая попытка остановить демона…
Олег схватил меня грубо за волосы, намотал их на руку и вытащил из ванной, причиняя невероятную боль. Ноги подгибались, но я старалась идти, очень старалась, потому что иначе он тянул бы меня за собой, не заботясь, останусь ли я жива.
Затем он отпустил меня и ударил по лицу. Голова дёрнулась. В ушах звенело. Горячая струйка потекла из носа. Кровь. Я пыталась убежать, но куда мне было тягаться с его силой. Заломленная за спину рука поставила меня на колени, но я кричала и вырывалась, кричала и вырывалась. Наверное, не стоило, но в тот момент я хотела одного: не дать насильнику сломать меня.