Изредка я думала, что Анастасия действительно приходит по ночам, точнее, её душа, чтобы поддержать меня: ведь не даром мы были так близки. Я считала, что во сне освобождаюсь от торможения и вновь могу чувствовать так же остро, как и раньше. Тем более, что сам образ Анастасии я не видела ни разу, только неясную тень, смутные очертания…
С потерей ребёнка я, как мне тогда казалось, утратила все свои способности и стала самым обыкновенным человеком. Больше не было ни видений, ни предсказаний, ни каких-либо предчувствий. Это не расстраивало: мне нравилось быть такой, как все. Я радовалась тому, что избавилась от двойственности своей натуры, от того мира мыслей, чувств, боли, что открывался мне когда-то.
Я могла теперь наслаждаться музыкой, живописью, видеть человека снаружи, не заглядывая в его душу, мысли и внутренности. И меня это вполне устраивало! Лишь только сны предсказывали, что вскоре всё вернется. Но верить в это не очень хотелось. Я не хотела становиться прежней Мариной Штейн, обладающей необычными способностями.
Часть 2. Глава 2
В город ворвался декабрь – слякотный, изматывающий, пасмурный. Постоянно выл ветер, моросил мелкий дождь, а потому не верилось, что пришла зима. Казалось, тёплая и ласковая почти по-летнему осень спохватилась, вспомнила о своих обязанностях и теперь никак не хотела уступать зиме, выплёскивая скверное настроение на ни в чём не повинных людей.
Лишь только по ночам приходил мороз и прятал землю под тонким ледяным панцирем. Наутро всё вокруг сверкало, как начищенное до блеска стекло, и деревья позванивали хрупкими веточками, превращёнными в хрустальные сталактиты. К обеду из-за туч выглядывало тусклое, холодное солнце, лёд таял, и дороги превращались в труднопроходимое вязкое месиво.
Перипетии природы нагоняли на меня странное тоскливое настроение. Вечерами, не зная, куда себя деть, я часами бесцельно бродила по комнатам, иногда читала, но большей частью прислушивалась к себе, чувствуя необыкновенную взволнованность. Сердце грохотало в груди, посылая по венам какие-то странные, судорожные импульсы.
Я не могла разобраться в себе, мерила шагами пространство, лихорадочно прикасаясь пальцами ко всему, до чего могла дотянуться. Именно тогда я нашла самоучитель французского языка и, не совсем понимая, что делаю, начала листать страницы. Наверное, со стороны это выглядело странно: растрёпанная девица бродит по комнатам с книгой в руках и бормочет какие-то непонятные фразы.
Даже по утрам, за завтраком, я прочитывала хотя бы страницу, рискуя опоздать на работу. Впрочем, я всегда успевала примчаться ровно за минуту до восьми часов, взмыленная и запыхавшаяся, отвечая бодрой улыбкой на суровый взгляд шефа.
До обеда я работала, а в обеденный перерыв продолжала листать самоучитель.
– Хм, французский, – прищёлкнул пальцами Юрий Владимирович, посмотрев на обложку книги, – И почему я не удивлён?
Я вздрогнула: может, шеф и топал как слон, но я настолько отрешилась, что не заметила его появление.
– Да вот, пытаюсь читать, – пробормотала, съеживаясь под его спокойно-невозмутимым взглядом.
– Ну, и как успехи?
Я неопределённо пожала плечами:
– Пока трудно сказать.
Юрий Владимирович помолчал, разглядывая меня как музейный экспонат, собрался уходить, а потом остановился.
– Поговорим? – произнёс коротко, но загадочно.
Я удивлённо вскинулась и отложила книгу.
– Я слушаю вас, Юрий Владимирович.
Он прошёлся по приёмной, безотчетно ероша безупречную причёску, затем остановился у окна, немного отодвинул тюль и, пристально вглядываясь в зимний пейзаж, заговорил:
– Удивляюсь я, Марина, что такая девушка, как ты, делает здесь. Когда брал тебя на работу, не ожидал ничего сверхъестественного и думал, что, в конце концов, уволю, как и двух твоих предшественниц. Думал, попробую, чёрт с ним. Я ведь не зря сразу сказал, что не сплю со своими секретаршами. Вы, молодые девушки, привыкли думать, что путь к успеху лежит через постель начальника.
Я протестующе подняла руку: