Я понимала сомнения мужчины, его колебания, неуверенность и неверие. Что я могла сказать ему, когда сама всё ещё не пришла в себя от внезапно вернувшегося дара. Я знала, что не готова, что умирала от страха, но чувствовала: отступить, пойти на попятный не могу. Шанс, выпавший семье Иноковых, был и моим шансом. Мне предстояло стать прежней до конца, до последней точки. Вряд ли я тогда хотела этого всей душой, но подчинилась неизбежному: просто шла на зов, на который не могла не откликнуться.
До конца дня мы с шефом больше не разговаривали на «нерабочую» тему, но постоянно думали об одном и том же. Я чувствовала напряжение, и облегчённо вздохнула, как только за моей спиной захлопнулась дверь офиса.
В лицо ударил ледяной ветер. Зима прибирала к рукам городишко и наконец-то проявляла характер. Бродить по остывшим улицам не хотелось, и я поспешила домой.
Пока добралась до дома, окоченела от холода. Отогреваясь на кухне горячим чаем, думала о предстоящем визите к Иноковым. В воздухе отражалась моя тревога, а я никак не могла успокоиться. Долго думала, размышляла, пока не забылась зыбким сном. Спала плохо: часто просыпалась от дурацкого ощущения, что в доме я не одна. Вскакивала, включала свет, бродила по комнатам и проклинала расшалившиеся нервы.
Под утро свалилась от усталости и почувствовала облегчение, когда мне приснился всё тот же сон: пришла Анастасия, сжала руку и пообещала, что всё будет хорошо. После этого стало легко и радостно. Наверное, я улыбалась…
Проснулась поздно. За окном выл ветер, мела метель, а свинцово-чёрное небо мрачно нависало и давило, отчего казалось, что наступил вечер. Я чувствовала себя бодро и спокойно. Приснившийся сон я приняла как знамение, которое сулило удачу.
В полдень я вышла из дома. Мелкая колючая крупа больно била по щекам, но я почти ничего не замечала вокруг: полностью ушла в себя и двигалась, как во сне.
Дом Иноковых встретил теплом и собачьим радостным визгом. Борман почему-то был от меня в полнейшем восторге. Согреваясь за чашкой чая, я ловила испытывающие взгляды почти всей семьи (девчонок, как объяснил Володя, на выходные забрали бабушка с дедушкой).
– Не надо так напрягаться, – попросила я, – ничего необычного не будет. Только то, что уже все видели. Можете заниматься своими делами и не обращать внимания на меня. Как-то неуютно, что все так напряжены.
Ольга смущённо улыбнулась:
– Я чувствую себя героиней мыльной оперы. Неопределённость и нереальность.
Володя прыснул, Юрий Владимирович передёрнул плечами, но нервное напряжение немного спало.
– Не надо тревожиться, – я присела на корточки перед Ольгой и взяла её руки в свои. – Всё будет хорошо.
Холодок возбуждения бродил по затылку и щекотал кожу. Горячие пальцы зудели. Я успокаивающе провела по руке женщины. Вначале участилось дыхание, кровь запульсировала в пальцах. Волны погружения захватили меня так мощно, что перехватило дух. Я забыла, как это – дышать. Затем успокоилась и задышала ровно и глубоко.
Я действовала по чётко разработанному плану – шла от головного мозга по всем нервным окончаниям. Краем сознания уловила удивление и не сразу поняла, что оно – моё. Я удивлялась своему спокойствию, той мощи дара, который, как я считала, ушёл навсегда. Сила обрела крылья и стала намного ярче и глубже. Наверное, она спала, чтобы, проснувшись, заиграть всеми гранями.
Я тщательно проверяла, исследовала, фиксировала, сопоставляла, двигаясь плавно дальше. Блуждала, но не путалась, анализировала и видела всё чётко, как на фотоснимке высокого качества.
Слышала, как вышагивает по комнате Юрий Владимирович. Ощущала возню возле окна – там притаился Володя. Выдохнув, открыла глаза и поднялась с колен.
– Мне надо отдохнуть, – голос сел от напряжения, но внутри – только спокойствие, как единая целостность.
Три пары глаз тревожно вглядываются в меня. У Ольги дрожат губы. Юрий Владимирович хмурится. Володя дорывает листья герани, и цветок теперь напоминает осеннее облетевшее дерево с голым стволом.
– Отдохнём. Я знаю: вы ждёте долго, но быстрее не получится. Я должна посмотреть всё, чтобы найти причину.
– Может, её вообще нет, этой причины, – бурчит недовольно шеф.